— Надеюсь, он найдет подходящую цель, — сказала Канг. — Что-нибудь вроде штаб-квартиры. И мы ее — ам! И нету.
— Успокойся, Хо, — призвал ее Гарвин. — Желаемое приходит к тому, кто умеет ждать.
— Черт побери, не хочу ждать, хочу покончить с ними!
— По тому, как ты это говоришь, тебе следовало бы стать стрелком.
— Ну уж нет, — ответила Канг. — Нажимать на спусковой крючок может любой дурак, а чтобы овладеть электроникой, нужны мозги.
— В таком случае, думаю, тебя ждет разочарование, — заметил Гарвин. — Спорю, что если мы в конце концов найдем их, то не обнаружим ничего более сложного, чем украденная у нас же аппаратура.
— Вот тогда я и попрошусь в стрелки.
— Ну-ну… — Гарвин переключился на Бена Дилла. — Знаешь ли ты, о, просвещенный и выдающийся командир боевого корабля, что мне только что пришло на ум?
— Ц-ц-ц! О каком уме можно говорить, пока ты не стал деком? Но ладно уж, напряги свой умишко.
— Эти 'раум… — продолжал Гарвин. — Они ведь в основном живут в городах, верно? И больше всего их в Леггете?
— Да, если не считать шахт на С'Камбре. — ответил Дилл. — Но еще они просто кишмя кишат в маленьких деревеньках, разбросанных по сельской местности… Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Мы не вечно будем такими тупицами и найдем способ добраться до них, раньше или позже, как ты считаешь?
— С коудом Уильямсом это вполне возможно.
— Ну вот, а когда мы начнем всерьез доставать их, — продолжал Гарвин, — им будет все труднее находить поддержку в деревнях, у рыбаков и так далее. Верно?
— Самой собой, — ответила Канг. — В особенности если мы придумаем еще какую-нибудь хитрость. К примеру, начнем контролировать все магазины в городе, отслеживая крупные сделки. Таким образом можно будет выявить деревни, которые снабжают этих говнюков.
— Неплохая мысль, — заметил Гарвин. — Эта женщина достойна повышения в звании. Ну, значит, мы начнем всерьез доставать их, выбивать, так сказать, почву у них из-под ног. Правильно?
— Правильно, — согласился Дилл. — Мы такие безжалостные и неумолимые.
— Держи это в уме, а теперь пойдем дальше. Когда они убивают кого-то в здешней чащобе, это мало кто замечает. А что будет, если они начнут убивать людей в Леггете? Легко представить себе, какой визг поднимет «Матин», обнаружив у своего входа распростертое тело.
— Это уж точно, — сказал Дилл. — Вспомни, какой шум все подняли, когда в прошлом месяце зарезали этого рантье… Скрайф, так, кажется, его звали… вместе с семьей. Если 'раум начнут выкидывать такие штуки постоянно, да еще время от времени, чтобы мы не скучали, подбрасывать бомбы то здесь, то там, по всей D-Камбре поднимется такой вой…
— Вот и получается, что по всем соображениям им лучше двинуться в города. В надежде, что это подтолкнет Планетарное правительство начать с ними переговоры о переменах, за которые, по их мнению, они и сражаются.
Дилл во все глаза уставился на Гарвина.
— Знаешь, солдат… Я, понимаешь, рад, что ты на нашей стороне. Голова у тебя варит.
Иоситаро проснулся незадолго до рассвета, чувствуя, как кровь пульсирует в голове, а все внутренности скрутило узлом. Он попытался сделать так, чтобы его вырвало, но не смог. Джил Махим, медик команды, подползла к нему.
— Что с тобой?
— Что-то мне нехорошо, — с трудом выговорил он. — Видно, заразился, когда меня обоссал… этот…
— Очень может быть, — сказала Джил, роясь в своей сумке. — Вот. Болеутоляющее и от расстройства.
Иоситаро отвинтил крышку фляжки и проглотил таблетки, запив их водой. Лучше не стало. Он застонал. Подполз Кипчак, спросил, в чем дело.
— Идти сможешь?
— А что еще мне остается, черт побери?
Кипчак кивнул. Единственным другим вариантом было оставить Иоситаро здесь. После того как 'раум и вслед за ними «Гамма» уйдут отсюда, корабль мог бы подобрать его. Если будет что подбирать.
— В таком случае поднимайся, парень.
Иоситаро с трудом влез в лямки ранца, взял бластер.
Ему помогали Пенвит и Махим.
— Мне ничуть не легче, — с трудом выдавил он из себя. Они пошли по тропе, дождались появления 'раум, пропустили их вперед и двинулись следом.
День выдался сухой, жаркий, но хмурый. Иоситаро казалось, будто его поджаривают на огне; все суставы ломило. Ему жутко хотелось отползти в сторону от тропы, лечь и заснуть. Или даже умереть. Но он продолжал идти. Вселенная сузилась до ощущения тяжести бластера в руке, ранца на спине и необходимости поднимать сначала одну ногу, ставить ее на землю, потом поднимать вторую, и так далее, снова и снова. Если он задевал за скалу или хотя бы ветку, это ощущалось как прикосновение горящей головни.
В какой-то момент он почувствовал на лице слезы и торопливо вытер их грязным рукавом. Никто никогда не видел Иоситаро плачущим, не увидит и сейчас. Никто и никогда, с тех пор… Он уже и не помнил, с каких пор. Он ненавидел себя, он ненавидел всех людей на свете. Кипчака за то, что тот гнал их в таком убийственном темпе; этого подонка ведущего за то, что он попер прямо в гору, которую можно было обойти стороной; даже того сукина сына, который шел сразу за Иоситаро и нес его рюкзак. Все подонки, все до одного.
Он тупо проглотил похлебку, которой Махим накормила его в середине дня, но спустя несколько минут его вывернуло наизнанку. Махим сделала Иоситаро укол. Кто-то помог ему подняться. Он зашатался, точно собираясь вот-вот рухнуть под тяжестью ранца, но устоял на ногах. Они пошли дальше.
День, казалось, растянулся на месяцы и годы мучительной боли, и теперь, снова чувствуя слезы на щеках, Иоситаро уже не вытирал их. Он не замечал ничего вокруг, не волновался из-за того, что 'раум могут устроить им засаду. По крайней мере, тогда он сможет отдохнуть; даже быть застреленным казалось ему не страшнее того, что происходило сейчас.
В конце концов они остановились. Кто-то подвел его к дереву, снял ранец и велел сесть на землю. Кто-то другой снова накормил Иоситаро похлебкой, и на этот раз его не вырвало. Махим сделала ему еще один укол, и он почти мгновенно отключился.
Он очнулся, когда серый рассвет только-только занимался; очнулся с ощущением чуда. Не веря себе, осторожно ощупал руки и ноги. Нет, он не умер, если, конечно, не предположить, что на том свете тоже есть джунгли. Он чувствовал запах своего тела, и это все еще был запах болезни. Но он был жив. Вспомнилось, как вчера он плакал, и — вот удивительно! — это не вызвало ощущения стыда.
«Ты, кажется, выкарабкался, дружище, — мелькнула мысль. — Взял еще одну высоту. Разве не этому тебя учили?»
Он отбросил эту мысль как безнадежно романтическую, с удовольствием ощущая, что новый день в джунглях уже не пугает его.
