Он настоял на том, чтобы я получил армейское воспитание. Это означало жизнь на свежем воздухе в любую погоду — от иссушающего зноя Периода Жары до неистовых тайфунов и гроз Периода Дождей. В возрасте пяти лет меня переселили в одну из надворных построек поместья, небольшой домик со спальней и рабочим кабинетом. Это было мое святилище, и никому не разрешалось входить туда без моего разрешения. Отныне я должен был обходиться без слуг, и ожидалось, что я смогу превратить оплетенную лианами грязную лачугу, которая, судя по всему, когда-то служила стойлом для коров, в жилище, достойное солдата и будущего офицера.
Я начал было протестовать, но взглянув в глаза моего отца, пронзительно-ясные над рано поседевшей бородой, закрывавшей бо льшую часть его лица, понял, что это бесполезно. С плачем и стонами я приступил к работе, вычищая и отмывая свой будущий дом. Затем, воспользовавшись несколькими медяками, полученными опять-таки от отца, я «сторговал» себе мебель: койку, маленький шкаф и открытый гардероб. Я также получил старинный стол — понадобилось два человека, чтобы занести его в мой кабинет.
Расслабляться мне не разрешалось. Поначалу отец ежедневно инспектировал мое жилище, и от результатов осмотра зависело, какой работой мне разрешат заняться в этот день.
Я понимаю, что в моем описании отец выглядит чуть ли не тираном, но это было не так. Не помню ни одного случая, когда он поднял бы руку на меня, моих сестер или на мою мать Серао.
Он объяснял свои действия: «Ты мой сын, единственный сын, и ты должен учиться мужеству. Я предчувствую, что тебе предстоят нелегкие испытания. Чтобы справиться с ними, ты должен иметь внутреннюю силу. Даже маленький волчонок должен научиться кусаться, прежде чем стая примет его и допустит к охоте».
До тех пор, пока я не узнал на собственном опыте, что такое настоящая любовь, я и представить не мог, насколько близки были мои родители. Мать была дочерью провинциального Провидца, человека со странной репутацией, применявшего лишь честные заклятья и отказывавшимся совершать магические действия, способные причинить вред кому-либо, пусть даже отъявленному злодею. Мой отец мог бы жениться с большей выгодой — в нашей провинции солдатское ремесло ценится высоко, и многие землевладельцы сочли бы за честь отдать свою дочь за потомственного военного, особенно за соотечественника, не обделенного деньгами. Но отец говорил, что когда он впервые увидел Серао, помогавшую своему отцу благословлять посевы в Период Орошения, то понял, что в его жизни не будет другой женщины.
Мать была тихой и кроткой с виду женщиной. После свадьбы она заключила с Кадалом договор: он отвечает за все, что творится вне дома, а она — за домашнее хозяйство. Условия сделки строго соблюдались, хотя я припоминаю случаи, когда особенно неумелый повар или пьяный конюх вызывал приступ раздражения у той или другой стороны, и им приходилось усилием воли сдерживать резкие слова.
Я очень любил их обоих и надеюсь, что поворот Колеса вознес их к тем высотам, которых они заслуживают.
Что касается моих сестер, тут можно сказать немногое. Мы постоянно соперничали друг с другом и любили друг друга. Со временем они вышли замуж, заключив выгодные браки: одна с деревенским старостой, другая с состоятельным землевладельцем, а третья — с солдатом, служившим в милиции нашей провинции. О последнем я слышал, что он дослужился до колер-сержанта и теперь управляет семейными поместьями. Боги благословили их всех обильным потомством. Более я не стану рассказывать о них, ибо их жизнь сложилась удачно, но к моей истории она не имела уже никакого отношения. Я посылал им золото во времена своего богатства и могущества и смог обеспечить их безопасность, когда мы с императором Тенедосом потерпели поражение.
Мне говорили, что большинство мальчишек проходят через такой период, когда им хочется стать то тем, то этим — от волшебника до погонщика слонов, от золотых дел мастера до генерала. Передо мной никогда не вставал вопрос подобного выбора. Я хотел одного: стать солдатом, как о том мечтал мой отец.
В день моего совершеннолетия меня отвели к чародею, которого особенно уважал мой отец, и попросили его бросить кости для гадания о моем будущем. Он трижды бросил кости и сообщил родителям, что моя судьба представляется ему туманной. Он видел, что я стану могучим воином, увижу дальние земли и совершу дела, невообразимые для нашей сонной глуши.
Этого было более чем достаточно для моего отца, как, впрочем, и для меня.
Незадолго до своей смерти моя мать сказала, что чародей заключил свое предсказание тихим предупреждением. Она ясно помнила его слова: «Придет время, когда мальчик будет ездить на тигре, но потом тигр обратится против него и будет терзать его. Я вижу великую боль и печаль, но нить его жизни будет продолжаться. О дальнейшем я не могу судить, ибо туман окутывает мой разум, когда я заглядываю за черту».
Это обеспокоило мою мать, но не отца. «Солдаты служат и умирают», — сказал он, пожав плечами. — «Если моему сыну выпал этот жребий, пусть будет так. Порядок вещей неизменен, сколько бы мы ни молили Умара-Создателя вернуться в этот мир, обуздать Ирису и Сайонджи и обратить свое внимание на наши беды».
Уже в детстве я знал, на какие искусства мне следует обратить особое внимание, а какие будут для меня бессмысленны. Я учился драться и вызывал ребят из деревни, старше и сильнее меня, потому что именно так создается репутация. Я всегда первым поднимался на самую вершину дерева, прыгал в бассейн с самого высокого помоста или ближе всех пробегал перед яком, грозно фыркающим в своем стойле.
Я внимательно слушал и смотрел, когда охотники учили меня стрельбе из лука, когда отец давал мне уроки владения мечом, когда конюхи наставляли меня, как нужно ездить на лошади и ухаживать за ней.
Одну из наиболее важных вещей я узнал от отца, хотя он никогда не говорил об этом прямо: наилучшее оружие для солдата всегда самое простое и общепринятое. Он учил меня избегать таких эффектных орудий, как «утренняя звезда»
[2]
или боевая секира, предпочитая им простой меч с рукоятью из самого твердого дерева без украшений, выложенной мягким металлом, способным задержать вражеский клинок на жизненно важное мгновение; с захватом из грубой кожи, предпочтительно акульей, и полукруглой головкой. Лезвие прямое, заточенное с обоих концов. Меч должен быть выкован из лучшей стали, которую только можно найти, даже если ради этого придется залезть в долги в полковой кассе. Само лезвие надо закаливать без глупостей, вроде опускания в свежую кровь, — это бесполезно и лишь ослабляет крепость стали. Не следует также украшать его рукоять затейливой гравировкой или накладным золотом. По словам отца, он знавал мужчин, погибших лишь из-за красоты своего меча — самая глупая причина смерти, которую только можно себе представить.
Меч не должен быть ни слишком длинным, ни слишком коротким. Поскольку я выше большинства мужчин, то предпочитаю клинок длиной в ярд без трех дюймов.
