Никогда в жизни Родислав Романов не чувствовал себя так
отвратительно, как сейчас. И чем более горестные и безнадежные мысли его
одолевали, тем сильнее и ярче ощущалось желание все бросить и уйти, спрятаться,
скрыться. Куда угодно. На любых условиях. Только бы не было этого
разрушительного чувства вины перед всеми и понимания того, что дальше все будет
только хуже, труднее, болезненнее. Бросить и уйти невозможно. Скрыться некуда.
Но можно создать иллюзию другой жизни, пусть временную, пусть шаткую, но она
даже на это короткое время даст возможность забыться и почувствовать себя
настоящим мужчиной, сильным, всемогущим, свободным и ни перед кем не виноватым.
Да, именно так он и поступит. И миллионы мужчин поступают так же.
На другой день полковник Романов зашел в Управление
международных связей, где работала Леночка, красивая молодая женщина, на
которую многие заглядывались, но которая улыбалась только Родиславу. Между ними
давно витало в воздухе нечто невысказанное, но вполне осязаемое, и Родислав
решил, что время настало. Нет, ни в коем случае он не станет заводить
серьезного романа, хватит с него Лизы, а вот ни к чему не обязывающие
сексуальные отношения – это как раз то, что надо. Леночка замужем, так что все
будет в порядке.
* * *
– Ты видал, каков подлец твой Родислав? –
возмущенно произнес Ворон. – Такое горе, а он Леночку какую-то выдумал!
Опять собрался моей Любочке изменять!
– Подлец, – не мог не согласиться Камень. –
Но что ему делать-то? Какой у него выход? Он – слабый человек, а выживать-то
как-то надо, надо сохранять нервную систему, вот он и сохраняет, как умеет. Вот
ты мне скажи, что лучше: чтобы он изменял Любе, но оставался психически
здоровым человеком, или хранил бы ей верность, но превратился в тяжелого
невротика, а то и в алкоголика? Ты что предпочитаешь? Как для твоей любимой
Любочки было бы лучше?
– Погоди-ка, – прищурился Ворон, – это откуда
в твоей каменной башке завелись подобные мысли? Такие идеи тебе совсем не
свойственны. Я явственно ощущаю чужое влияние. Признавайся, здесь был этот
длинный крендель? Ты все ему рассказал про наш сериал? Ты предал нашу дружбу?
Негодяй!
– Ничего я не предавал. А мысли – ну что ж, мысли дело
наживное, сегодня их нет, а завтра они есть. Ты не смотри, что я веками лежу
неподвижно, я тоже развиваюсь, только интеллектуально. И чем больше сериалов мы
с тобой смотрим, тем лучше я начинаю разбираться в жизни человеческих особей.
Одним словом, я умнею. А может быть, даже и мудрею.
Камень кривил душой. Конечно же, пока Ворон был в
командировке, добывая информацию о жизни семьи Романовых, приползал Змей, с ним
Камень имел долгую и небесполезную беседу, результатом которой как раз и стали
те самые мысли, показавшиеся Ворону новыми и для Камня нетипичными. «Это я дал
маху, – огорченно подумал Камень. – Надо же было так глупо
проколоться! Начнет теперь подозревать… Вот вечно я ляпну что-нибудь, а потом
жалею. Нет, никогда мне не стать таким мудрым, как Змей».
Разговор надо было срочно уводить подальше от опасной темы,
и Камень спросил:
– Ну а что там Лиза с малышом? Когда их выпишут из
больницы?
– Так выписали уже! – сообщил Ворон. – Я
просто не успел тебе рассказать, отвлекся. Ох и зрелище же было! Лизина мать…
– Стоп, стоп, – запротестовал Камень. – Какая
Лизина мать? Откуда она взялась? Ты опять излагаешь через пень-колоду. Давай по
порядку.
– Да какой там порядок?! Лиза полежала в больнице с
недельку и позвонила матери в Дмитров, вернее, не сама позвонила, а попросила
подругу позвонить, потому что из больницы по межгороду звонить не разрешают.
Подруга связалась с мамашкой, мамашка приехала, стала Лизе передачки в больницу
носить. Слушай, – Ворон поморщился, – эта мамашка такая противная – жуть!
На старую ведьму похожа. Помнишь, тыщи полторы лет назад или около того в нашем
лесу жила бабка Козюля?
– Помню, – улыбнулся Камень. – Зловредная
была колдунья, на всех порчу наводила и без конца всякие пакости учиняла, ей
без пакостей просто жизни не было. Однажды она на Ветра коклюш нагнала, тот,
бедолага, разболелся вовсю, раскашлялся, по трем странам смерч прошел, все дома
разрушились, деревья поломались, куча народу погибло, а бабка Козюля сидела
возле меня, спиной ко мне привалилась и ручонки потирала, радовалась. Тьфу,
даже вспоминать о ней противно.
– Вот-вот, – подхватил Ворон. – Так Лизина
мамашка – один в один наша Козюля. Нос длинный, крючком, лохмы седые, глаза
злющие. И ведь вроде не старая еще тетка, ей, по моим подсчетам, должно быть
чуть за шестьдесят, почитай, молодайка совсем, а похожа на ведьму. И знаешь,
что интересно? Я в один момент на Лизу глянул и понял, что она – копия своей
матери. Еще чуть-чуть попьянствует – и станет точно такой же. А ведь какая
красивая девка была! Жалко, ты не видел.
– Не отвлекайтесь, маэстро, – попросил
Камень. – Ближе к делу.
– Да я уж и так ближе некуда. Короче, пришло время
Денису выписываться, Лиза позвонила Родиславу, тот отпросился на работе и
поехал забирать ее с ребенком на машине. Привез домой, а там мамашка, которую
Родислав до того момента в глаза не видел. Мамашка им дверь открыла и прямо с
ходу вывалила Родиславу все, что она о нем думает. Дескать, девку попортил,
поматросил и бросил, двоих детей ей заделал, жениться не женился, и о чем он только
думал, и теперь Лиза остается одна с детьми, один из которых не ходит, и все в
таком духе. В общем, она все правильно говорила, справедливо, придраться не к
чему, каждое слово – правда, но таким тоном и в таких выражениях, что полный
караул. Родислав-то к другому обращению приучен, когда Лиза и сама с ним так
разговаривала, он поворачивался и уходил или трубку бросал, если по телефону, а
тут-то трубку не бросишь и дверью не хлопнешь, пришлось стоять и выслушивать
упреки. Стоял он, как обоссанный, смотреть жалко. Опять его замутило,
затошнило, побледнел весь и в ванную побежал.
– С ним вроде бы давно такого не было, – заметил
Камень.
– В том-то и дело, – подтвердил Ворон. – Люба
же с ним носится как с писаной торбой, только что в задницу не дует, Родинька то,
Родинька это, Родинька, не надо, я сама, на службе он высокую должность
занимает, его там уважают и разговаривают вежливо, начальство его любит и особо
не ругает, да в общем-то и не за что, работник он толковый и старательный, вот
он навык-то выслушивать хамство и грубость и утратил напрочь. А тут как
накатило… Ужас!
– Да ладно тебе причитать, – отмахнулся
Камень. – Ну, пусть у Лизы мамашка противная, зато она будет с ней жить и
с детьми помогать. Разве плохо? Радоваться надо, а ты: ужас! ужас!
– Много ты понимаешь в чужих мамашках-то, –
презрительно фыркнул Ворон. – Она там, в Дмитрове своем, оставила мужа и
семью старшего сына, которому помогает. Сын с женой в Москве работают, каждый
день ездят туда и обратно, а это, между прочим, не ближний свет, еще семи утра
нет, а они уже из дома выходят, чтобы к девяти на службу поспеть. У них трое
ребятишек, мальчик на три года старше Дашеньки и двое девчонок-близнецов, за
ними смотреть надо, готовить надо на всю семью, стирать-убирать, и это все на
мамашке с папашкой. А папашка там – тот еще фрукт, сроду без мамашки больше
одного рабочего дня не проводил, он без нее совсем растерялся, скучает,
нервничает, каждый день звонит в Москву и спрашивает, когда она вернется, он
там один на хозяйстве остался, ему трудно. Мамашка, само собой, обратно в свой
Дмитров рвется, она вообще старшего сына больше любит, чем Лизу, он у нее
правильный, образование получил, жену хорошую взял, первого ребеночка родил
через десять месяцев после свадьбы – все чин чинарем. А Лизка, как мамашка
считает, неудалая получилась, загульная, веселая, легкомысленная, образования
нет, мужа нет, зато дети-безотцовщина есть. И мужа своего мамашка обожает и
жизни без него не представляет. В общем, пока Лиза была в больнице, она еще
как-то помогала, передачи носила, а потом уж, после выписки, поставила вопрос
ребром: надо ей назад возвращаться. Лиза уж так просила пожить у нее и помочь,
уж так просила…
