– Ну, это ты, положим, хватил, – недоверчиво
протянул Ветер. – Москва-то, конечно, другая, да только такому парню, как
Николаша, все эти перемены по барабану, что ему Нина Андреева, Саюдис или
армяно-азербайджанский конфликт? Ему от них ни жарко ни холодно.
– Много ты понимаешь! – Ворон резко развернулся на
месте, вцепившись когтями в мох на макушке у Камня, отчего тот утробно
завыл. – Сначала идет политика, а за ней следом – культурка. Один конкурс
красоты чего стоит! Народ опять был в шоке, особенно матери и работающие
женщины. А Гребенщиков? А группа «Кино», «Наутилус Помпилиус»? А Шевчук? А
«Ласковый май»? Все это в прежние времена было невозможно. Раньше были песни о
Родине, о Москве, о платонической любви, а теперь? «Ален Делон не пьет
одеколон»! Рокеры, любера, длинные волосы у мужчин или короткий «ежик»
бандитского вида, кожаные объемные короткие куртки, футболки вместо рубашек,
белые кроссовки, пластиковые электронные часы. Николаша как все это увидел, так
немедленно захотел соответствовать гардеробом и кинулся зашибать деньгу. Да,
кстати, если вы забыли, так я вам напоминаю, что именно в восемьдесят восьмом
году открылся первый коммерческий банк. Но вернемся к Николаше. Николай – это
нечто вроде Остапа Бендера, но очень мелкого и склизкого пошиба. Он искренне
считает, что деньги своим трудом зарабатывают исключительно те люди, у которых
мозгов не хватает для получения их по-другому. То есть прикладывать руки, труд,
усердие, тратить время и здоровье могут только недалекие придурки, к которым,
безусловно, относятся его родители, дед, тетя Тамара и ее идиот-муж, которые
всю жизнь работают своими руками и получают копейки. А вот он, а также
небольшое количество особо избранных на планете, предназначен для того, чтобы
урвать все и сразу, надуть лоха, развести его на бабки и гордо уйти. Основная
масса людей – полные идиоты, когда умница-Николай будет разводить их на бабки,
они даже не поймут, что происходит, и, уж безусловно, они никогда не пойдут
жаловаться и за ним никогда не придет милиция. Совершит он свое мошенничество,
провернет аферу, просто обманет, деньги возьмет – и на этом все и закончится.
Армия, на что очень уповали родители, проблем не решила, а усугубила их. Он
заматерел, превратился в мужика, обнаглел окончательно, обзавелся друзьями.
Вернулся он в восемьдесят восьмом году, ему двадцать три года, кооперативное
движение в самом расцвете. Все делают деньги, кто на чем может, – штампуют
псевдохрустальные люстры из пластика, тапочки-мыльницы, а чуть позже начали
«варить» джинсу. Николай отчетливо видел, что настало время «большого хапка» и
можно одним махом урвать если не все, то очень много. Родители ставят перед ним
вопрос о продолжении образования, а он считает, что лучше быстро на чем-то
наварить, сделать бабки, купить тачку, снять телок и так далее. При этом
исходит он только из нечестных способов, честные не рассматриваются никак и ни
под каким углом. Отец, уже поняв, что сын стал взрослым и жадным, не раз
говорит ему: «Ну раз ты хочешь быть бизнесменом – пойди законным путем, получи
образование, это же все не так просто, это целая наука, ты же ничего не умеешь,
ни проверять людей, ни организовать их, ни заставить работать. Ты – мальчишка,
ты ничего не знаешь и не можешь, кроме как в карты играть, учись». В ответ на
что получает отповедь, мол, вы с матерью покрылись плесенью и сами отстали от
жизни, а вот мы все сделаем за месяц.
– И как, сделал? – живо заинтересовался Ветер.
– Ну да, щас! – Ворон притопнул лапкой и в запале
вырвал клок зеленоватого мха. – У него на тот момент было два источника
доходов: карты и иконы. На иконах он за время службы в армии сделал приличный
капиталец и собирался с него начать свой бизнес, но уже за два первых месяца
вольной жизни половину проиграл, так что начинать пришлось скромненько. В
принципе группа, работающая с иконами, уже сложилась, у Николаши в ней была
собственная роль наводчика и сбытчика, непосредственно в кражах и грабежах он
не участвовал, но группу через полгода взяли, это уже ближе к лету восемьдесят
девятого. Николаше удалось выкрутиться при помощи честных глаз и кое-каких
взяток, которые он кое-кому сунул. Спасибо хоть отца в свои приключения
впрягать не стал. В известность, конечно, поставил, но помощи не просил. Хотя
Родислав за спиной сына, само собой, подсуетился и какой-никакой поддержкой
заручился, иначе не видать бы Николаше благополучного исхода. Но после разгрома
иконной банды у Коли остались только карты, деньги таяли на глазах, после армии
ему что-то за игорным столом везти перестало, и он все-таки занялся бизнесом.
Хотя и не особо удачно.
– А почему? – спросил Камень. – Только ты по
делу объясняй, без эмоций, а то у меня от твоих переживаний уже проплешина на
макушке.
– Объясняю по делу. – Ворон откашлялся, прочищая горло. –
Николаша с приятелями начал «варить» джинсу, вложил в дело все, что у него
осталось непроигранного, но играть-то продолжал, и далеко не всегда успешно.
Откуда деньги взять? Из дела, само собой, вынуть. Партнеры не в восторге, они
устраивают разборки с ним, бьют ему морду. Он долго не мог понять, как это так:
он такой умный и ловкий, так здорово придумал, как деньги из дела вынуть, а
они, сволочи, почему-то догадались. Потом смирился с тем, что они все равно
узнают, и стал таскать из дома, из родительских заначек. Бегорский-то
кокетничал, когда предлагал Любе рискнуть, у него завод отлично работает,
огромные прибыли получает, и зарплата у Любы очень даже немаленькая выходит,
так что понемножку заначки стали образовываться. А однажды Люба обнаружила, что
пропали часы Родислава, которые ему на сорокапятилетие тесть подарил, и
старинное кольцо, бабушкино, еще от купцов Белозубовых осталось и к Любе по
наследству перешло. Что было – ужас! Понятно, что Колька часы и кольцо спер, но
беда-то в другом: что папане говорить, когда он заметит, что ни подаренных
часов, ни белозубовского кольца нет? Как выкручиваться? Родислав, ясное дело,
орал на сына, чуть не в драку лез, а с Кольки как с гуся вода: это, говорит,
временные трудности бизнеса, сами должны понимать, особенно мама, как она есть
экономист, вот заработаю – и куплю тебе, папа, точно такие же часы, дед ничего
и не заметит. И кольцо верну, я его в залог отдал, а не продал. И вообще,
предки, не капайте мне на мозги, вы ничего не понимаете в моих трудностях.
– Ни фига себе! – от возмущения Ветер даже
поперхнулся, и по верхушкам вековых елей пронесся мини-ураган. – И что
родители? Простили его?
– Ты, Ветрище, совсем дурной, если такие вещи
спрашиваешь, – надменно ответил Ворон. – Они же родители, а он – их
сын. Тут не стоит вопрос, прощать или не прощать, он их ребенок, и им с ним
жить. Куда его денешь-то? Простишь или не простишь, а он все равно вечером
домой придет, поест и спать ляжет. И украдет что-нибудь. С этим ничего нельзя
поделать. Не оставлять же его голодным, не выгонять же на улицу ночевать. Со
всем этим чудесным багажом приходится мириться и тащить его по жизни. И потом,
повторяю, он их сын, и у них душа за него болит, каким бы плохим он ни был. Но
во всем этом есть и положительные моменты, по крайней мере для меня, потому что
я за Любочку радею.
– Какие положительные моменты? – оживился Камень.
