Книга Дорога, страница 2. Автор книги Александра Маринина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дорога»

Cтраница 2

– Ну, это ты зря. У самок тоже есть свое представление об идеальном самце, и они тоже самцов не спрашивали, удобно ли им быть такими. Просто придумали и начали требовать, чтобы самцы соответствовали, а иначе начинаются скандалы, выяснения отношений и домашняя лесопилка.

– Так в том-то и беда! – воскликнул Змей. – Ты, как настоящий философ, зришь в корень проблемы, только не можешь ее сформулировать. А все потому, что твоя философия оторвана от естественно-научных знаний, она такая, знаешь ли, вещь в себе, ни с чем окружающим не соприкасающаяся. А естественные науки, в частности медицина и особенно наука о мозге, давно уже доказали, что мужчины и женщины устроены совершенно по-разному не только в смысле деторождения, но и в смысле мышления, отношения с миром и эмоционального строя. Мужчины, когда придумывали свой идеал жены, ориентировались только на себя, они и в голову не брали, как на самом деле устроены женщины и какими они могут быть, а какими не могут в принципе. Ту же ошибку допустили и женщины, когда формулировали для себя идеал мужчины. Да вот хоть самый простой пример возьми: самки хотят, чтобы самец был добытчиком, приносил к очагу мясо, но при этом находил время заниматься детенышами и имел физические и душевные силы быть с самкой мягким, нежным и любящим и помогать ей поддерживать огонь в очаге.

– А что в этом плохого, скажи на милость?

– Плохого-то ничего, только оторвано от реалий. Если самец умеет быть добытчиком, это означает, что он жесткий, отважный, грубый, сильный, быстрый и что он тратит на добывание пропитания все свои силы и время. Когда ему детенышами заниматься и очаг поддерживать? Откуда у него возьмутся нежность и мягкость? Если нежность и мягкость, тогда уж не добытчик, а так, мальчик на побегушках. Нежный и мягкий и на детей время найдет, и самке поможет, и ласковое слово ей скажет, но мяса в избытке к очагу уже не притаранит. Одно исключает другое. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – задумчиво ответил Камень. – Получается, чтобы быть идеальным мужем, самец должен уметь добывать пропитание, а потом прикидываться нежным и мягким, то есть обманывать, так, что ли?

– Ну, примерно. Зато если он на самом деле добрый и нежный, то обманывать и прикидываться добытчиком он уже не сможет. Можно подделать чувства и эмоции, а способности и физическую мощь подделать нельзя, они или есть, или их нет. И вот если доброму и мягкому все-таки приходится притворяться добытчиком, знаешь, что получается?

– Что?

– Он становится шакалом. Пропитание-то надо добыть, а как, если нет ни силы, ни прыти, ни умения, ни жестокости, если не умеет в спину бить и глотку рвать? Значит, приходится воровать или мародерствовать, чтобы жена была довольна. И тысячи нормальных приличных самцов ввязываются в авантюры ради быстрого обогащения, позволяют себя использовать, потом оказываются в долгах или, еще хуже, в тюрьме. Имущество отбирают, семья страдает. А все почему? Потому, что самки придумали принципиально невозможный идеал и требуют, чтобы самцы ему соответствовали. И у самок такая же история: самцы хотят, чтобы в быту самки полностью растворялись в мужьях и ничем их не раздражали, то есть не имели собственной индивидуальности, но в постели чтобы были именно индивидуальны и неотразимы. А как женщина может быть в сексе индивидуальной и неотразимой, если эту индивидуальность ей пришлось в себе затоптать, чтобы, не приведи господь, своему самцу чем-нибудь не помешать? Никак не может. Вот поэтому и получается, что яркие и сексуальные женщины остаются одни, с ними все с удовольствием крутят любовь, но жениться на них никто не хочет, потому что чуют: не станет она давить в себе собственную неповторимость. А покорные и готовые себя затоптать легко находят мужей, только эти мужья очень скоро начинают им изменять с яркими и сексуальными, но при этом разводиться ни в какую не хотят, потому что постель – это одно, а жизнь бок о бок – совсем другое. Вот такой парадокс. Люди сами себе его создали, а теперь мучаются и не знают, как правильно жить.

– А ты знаешь?

– Что?

– Как правильно жить.

– Эх, мил-друг, да кабы я знал, как правильно жить, мне б цены не было, – с горечью произнес Змей. – Вся моя мудрость в том и состоит, что я точно знаю одно: ничего-то я не знаю. Слушай-ка, ты не заболел часом?

Змей плотнее прижался к Камню, на несколько мгновений замер, потом приподнял голову:

– Тебя, по-моему, знобит. И бронхи у тебя забиты мокротой, я слышу. Да ты, брат, простыл! Чем тебя полечить?

– Только Ветром, больше меня уже ничего не берет. Вот если он прилетает из Сахары, тогда мне хорошо помогает.

– Так, может, позвать его? Я знаю, где искать, он мне сказал, когда улетал.

– Да толку-то его искать! – безнадежно выдохнул Камень. – Он в Норвегии с биатлоном балуется, откуда там теплый сухой воздух? Там сырость и холод собачий.

– А что же делать? – огорчился Змей. – У тебя явно начинается бронхит, если немедленно не принять меры, он может перерасти в пневмонию.

– Буду терпеть, – сдержанно, с мужественной скорбью заявил Камень.

– Нет, это нельзя так оставлять, – забеспокоился Змей. – Скажи Ворону, пусть принесет тебе оттуда какое-нибудь средство, у людей полно всяких таблеток и микстур. Да вот хоть горчичники пусть принесет, штучек сто, и облепит тебя. Надо же как-то бороться с бронхитом.

– Нельзя, – строго сказал Камень. – Ничего оттуда приносить нельзя. Ты же знаешь правила. Не дай бог, что-нибудь нарушим, потом хлопот не оберешься. Ну представь, Ворон упрет из аптеки сотню горчичников, никто не заметит, потом придет ревизия, обнаружит недостачу, схватят материально ответственное лицо и в тюрягу упекут. Кому это надо?

Змей отполз на некоторое расстояние, послушал окружающий мир, потом повернул голову в сторону Камня.

– Но ты же можешь сделать так, чтобы никто не пострадал, – осторожно произнес он. – Ты же умеешь.

– Замолчи! – крикнул Камень и уже тише добавил: – Замолчи немедленно. Даже думать об этом не смей. Этого тоже нельзя делать. Мало ли что я умею. Нельзя – и все. Нельзя вмешиваться ни в прошлое, ни в будущее. И вслух никогда об этом не говори, чтобы никто не услышал.

Змей с интересом посмотрел на друга.

– Ты хочешь сказать, что никогда не нарушаешь правила? Никогда-никогда? Вот умеешь изменять реальность, но лежишь тут тихой сапой и никогда не пользуешься этим? Прости, мил-друг, но не верю.

– Ну и не верь, – сердито огрызнулся Камень. – Не больно-то и хотелось.

Это было его большой тайной, состоящей из двух тайн поменьше. Первой, кроме него самого, владели Ворон и Змей: Камень умел изменять реальность, причем в любых масштабах, от жизни маленького комара до исхода грандиозных сражений. Даже Ветру об этом знать не полагалось – разболтает по легкомыслию. А вот второй тайной Камень владел единолично: иногда он все-таки нарушал запрет и кое-что изменял. Так, по мелочи. Когда очень уж хотелось, когда начинало болеть сердце и не было сил терпеть и сопротивляться соблазну. Когда-то давно, еще в далекой молодости, Камень не был таким умным и менял реальность направо и налево, сообразуясь с собственными представлениями о благе и справедливости. И только с годами он понял всю мудрость запрета и стал его соблюдать. Для всех – соблюдать свято. И только он один знал, что все-таки иногда нарушает. Правда, Змей почему-то усомнился… Неужели он, Камень, где-то допустил прокол и дал основания себя подозревать? Впрочем, Змей мудрый и хитрый, он чего не знает точно, о том догадаться может.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация