– И что ты мне предлагаешь? – усмехнулась
Люба. – Развестись? Или завести любовника?
Конечно, Аэлле было бы приятнее, если бы Романовы развелись.
Это лишний раз подтвердило бы ее правоту: брак был вынужденным, по крайней мере
со стороны Родислава, он Любу никогда по-настоящему не любил, и вот как
печально все закончилось. И тогда Родислав обязательно прибежит к ней, к Аэлле,
и будет просить прощения, и каяться, и говорить, каким дураком он был, что
оттолкнул ее тогда, и у него никогда не было такой женщины, как она, и уже,
наверное, не будет… А она еще подумает, как ей себя повести. Может быть,
оттолкнет его и унизит в отместку за тот случай, а может быть… Посмотрим.
Впрочем, если эта дурашка Люба заведет любовника, то браку тоже очень быстро
придет конец: у нее не хватит ума сделать так, чтобы Родислав ни о чем не
догадался, а если он узнает, то немедленно бросит жену. Это будет прекрасный
повод уйти от нелюбимой женщины и не потерять лица.
– Я предлагаю тебе не сосредоточиваться изо всех сил на
домашних делах, – очень серьезно ответила Аэлла. – Быт и уют – это,
конечно, похвально, но мужикам нужно от нас совсем другое. Одним уютом еще
никому не удавалось удержать мужа.
Люба, казалось, не проявляла к разговору никакого интереса,
и это удивило Аэллу. Неужели она действительно полагает, что в ее браке все
стабильно и определено раз и навсегда? Неужели она не видит опасности, которая
подстерегает всех жен, когда их мужья переступают тридцатипятилетний рубеж?
Знала бы Люба, сколько тронутых старением лиц омолодила доктор Александриди только
потому, что мужчины в возрасте от тридцати пяти до сорока вдруг переставали
интересоваться своими женами и обращали взоры на молодых и свежих! Интересно,
как часто Родислав спит со своей женой? Раз в месяц? Или еще реже? Аэлла была
уверена, что если это и происходит, то крайне редко: не может такой видный,
красивый и уверенный в себе парень, как Родик, всерьез интересоваться этой
зачуханной, потухшей бабенкой.
* * *
Ворон всхлипнул и замолчал. Камень деликатно пережидал,
когда минута душевной слабости у друга минует.
– Вот такие дела, – наконец сдавленным голосом
произнес Ворон.
– Да, грустно, – согласился с ним Камень. – А
что, Люба и в самом деле так плохо выглядит? Или это Аэлла так ее видит?
– Не знаю я, – буркнул Ворон. – По мне, так
она красавица. А Аэлла эта – злюка недобрая, ревнивая и завистливая. И чего
Ветер в ней нашел?
– Какая же она недобрая? – возразил Камень. –
Вон какие подарки делает, ничего не жалеет. Она щедрая натура, широкая. Другое
дело, что она щедрая и широкая только с теми, кого считает несчастными и
достойными жалости. Но поскольку она искренне считает себя лучше всех, то весь
мир по определению состоит только из бедных и несчастных. А насчет того, что
она ревнивая и завистливая, – тут я, пожалуй, спорить не стану. Ну и что
там дальше-то было? Устроили Лизу на новую работу?
– Устроили. Она, конечно, сначала ни за что не хотела
из Академии уходить, а потом Родислав ей объяснил насчет надбавок за
иностранные языки и насчет возможностей, и она согласилась.
– Насчет каких возможностей? – не понял Камень.
– Да ты что! Это же Внешторг!
– Ну и что?
– Как – что? Ну да, – вдруг спохватился
Ворон, – ты же не в курсе… Лежишь тут и не знаешь, что такое дефицит.
– Почему же? – обиделся Камень. – Я в курсе,
ты сам мне рассказывал.
– Тогда должен понимать, что сотрудники Внешторга
постоянно выезжают за границу и имеют возможность привозить оттуда всякое
такое, чего в СССР на прилавках нет и никогда не будет. Да ты знаешь, как люди
в те времена убивались за то, чтобы устроиться во Внешторг или в любое другое
место, которое давало доступ к дефициту? Если ты сидишь на дефиците, то считай,
что держишь бога за бороду.
– Да помню я, помню. Ты не отвлекайся, ты про Лизу
рассказывай.
– А чего про нее рассказывать? Она вышла на новую работу
и вполне довольна жизнью. Правда, возник маленький нюанс. Леля стала по ночам
просыпаться.
– Не понял. Что тут такого-то?
– Ну как же? Раньше Родислав уходил к Лизе, когда дети
заснут, и возвращался в половине седьмого, потому что в семь Люба их поднимала.
А теперь Леля начала часа в четыре – в половине пятого вставать и прибегать к
родителям, дескать, ей страшный сон приснился. Хорошо, что в первый раз это
случилось, когда Родислав дома ночевал. Девочку долго успокаивали, но до семи
утра она так и проспала с родителями. И Люба начала бояться, что в один
прекрасный день она точно так же прибежит, а папы в постели нет. И что тогда
будет?
– И что, девочка каждую ночь просыпается от
кошмаров? – сочувственно спросил Камень. – Бедная крошка.
– Нет, не каждую ночь, конечно, но где-то раз в неделю
случается. Вот и пришлось Любе с Родиславом договориться, что он будет
возвращаться до четырех. А это, сам понимаешь, проблема. Транспорт-то не ходит,
вся надежда только на такси, а это деньги. Но ничего, месяца два он на такси
поездил, а там и очередь на машину подошла. Николай Дмитриевич деньгами помог,
так что твой Родислав теперь на колесах, как большой. В конце мая Лиза ушла в
декрет и в июле родила девочку, Дашей назвали. Ну и началось, сам понимаешь.
Пеленки, распашонки, ползунки, кормление, бутылочки, соски, погремушки,
бессонные ночи. Даша росла горластая, ревела в голос почти все время. Лиза-то
как себе это представляла? Что она будет, как мадонна, с распущенными волосами,
красивая, сидеть с младенцем на руках, а Родислав будет смотреть и умиляться.
На самом деле все получилось не так, и если младенец на какое-то время умолкал,
Лиза моментально засыпала, причем в любом положении, чем бы она ни занималась.
Просто отключалась моментально – и все, вот до какой степени ей спать все время
хотелось! И тут уж не до плотских утех было. Если Родислав приезжал, то в
основном таскал дочку на руках, чтобы она не орала и Лиза могла поспать. При
таком раскладе он, конечно, не рвался ездить туда слишком часто, так что первые
несколько месяцев он чаще ночевал дома, чем у любовницы. Прошли два месяца
оплачиваемого декретного отпуска, и встал вопрос: отдавать ребенка в ясли и
выходить на работу или сидеть с дочкой до года, но без зарплаты?
– И что решили?
– Ну, ясное дело, решили, что пусть Лиза сидит с
малышкой, а Родислав будет ее содержать.
– Это кто же так решил? Лиза? Или Родислав сам
сподобился?
– Ну щас! Сподобится он. Люба решила.
– Люба?! – Камень ушам своим не поверил.
– А то кто же? Ну ты сам подумай своей каменной замшелой
башкой: кто еще может принять такое решение? Родислав, конечно, лентяй и
сибарит, он напряжения не любит, но он же не зверь, он понимает, что
двухмесячную кроху в ясли отдавать – это чистой воды садизм. Значит, надо,
чтобы Лиза сидела дома до года. А кто будет ее содержать, если ей на работе
зарплата не полагается? Он и будет. Только надо деньги на это из своей зарплаты
выделять, а как? Деньги-то немалые, это тебе не коробочку конфет и бутылочку
шампанского прикупить, это взрослую женщину целый месяц содержать, кормить,
поить, одевать, да еще и ребенка, которому тоже все время что-то надо. Такую
сумму из зарплаты за здорово живешь не отначишь. Поэтому без согласия Любы это
было бы невозможно. Но у Родислава язык не повернулся сказать жене, что так, мол,
и так, я решил. Он с ней советоваться начал, дескать, как ты считаешь, как
лучше сделать, а Люба – добрая душа, сразу говорит: конечно, Родинька, это твой
ребенок, и ты должен о нем заботиться. В общем, опять она сказала то, что он
хотел услышать. А он и рад.
