– В первую очередь всегда проверяют членов
семьи, – вещал Головин, – практика показывает, что чаще всего
убийства по месту жительства совершают люди из ближнего круга. Так что они
сейчас проверят этого Геннадия, а уж если у него твердое алиби, тогда начнут
прорабатывать другие версии.
Родислав не мог этого слышать и вышел на кухню, где Люба
вместе с Николашей и Лелей лепила пирожки. Ему хотелось поговорить с женой, но
это было невозможно: совместно изготовленные пироги давно стали неизменным
ритуалом любого праздника, и если Николаша, конечно, с радостью отправился бы к
себе в комнату слушать новые диски, то Леля ни за что не позволит лишить себя
этого удовольствия.
– Я посижу тут с вами, ладно? – сказал он как
можно беззаботнее.
– Конечно, Родинька, – кивнула Люба. – Ох, я,
кажется, забыла купить сметану.
Она открыла холодильник и заглянула внутрь. Родислав точно
помнил, что накануне вечером, когда он помогал Любе разгружать набитые
продуктами сумки, сметана была, но промолчал.
– Точно, – огорченно сказала она, – забыла.
Коля, сбегаешь?
– Не вопрос, – тут же откликнулся сын. – А на
пепси дашь?
– Ну что с тобой сделаешь! – рассмеялась
Люба. – Сегодня ты именинник, сегодня тебе все можно.
Она достала из кошелька две рублевые бумажки и протянула
Николаше.
– Возьми две пачки сметаны и три бутылки пепси, как раз
хватит. Да, и Лелю возьми с собой.
– Я не хочу! – заупрямилась девочка. – Я с
тобой хочу и с папой.
– Ну правда, мам, зачем мне Лелька? – заныл
Коля. – Что я, две пачки и три бутылки сам не куплю?
– Коля, возьми, пожалуйста, Лелю, – терпеливо
повторила Люба. – Она сегодня и так без прогулки останется, пусть хоть
чуть-чуть пройдется. На, возьми еще полтинник, купите себе по мороженому.
– Тогда ладно, – повеселела Леля. – Пошли,
Николаша.
Коля угрюмо поплелся к двери. Родислав понял, что парень
хотел использовать полчаса свободы для встречи с приятелями, а присутствие
сестры эти планы нарушает. Ничего, потом с друзьями пообщается.
Дети ушли, Николай Дмитриевич продолжал проводить ликбез с
Кларой Степановной.
– Разве у нас нет сметаны? – спросил
Родислав. – Кажется, вчера ты покупала. Куда же она делась?
Люба молча открыла холодильник и достала сине-бело-желтую
упаковку.
– Ты специально отправила детей? – догадался он.
– Да. Я же видела, что ты хочешь поговорить. Давай
поговорим, пока папа и Клара Степановна увлечены беседой.
– Люба, ведь я видел его, – сдавленным шепотом
сказал Родислав.
– Я понимаю. Но что же делать. Родинька? Мы же не могли
при папе, при твоей маме и при детях признаваться в том, что ты не ночевал
дома, правда? Если бы мы заранее знали, что так все обернется, мы придумали бы
какую-то причину, по которой тебе нужно было выйти из дома. Например, у меня
разболелся зуб, и ты ездил в дежурную аптеку за анальгином, а на обратном пути
встретил убийцу. Но мы заранее не договорились, ты сразу сказал, что ничего не
видел и спал дома, и у нас просто не было другого выхода.
– А как выглядит этот Геннадий… как его?
– Ревенко, – подсказала Люба. – Невысокий,
крепкий такой, много седины, он рано стал седеть. Лицо грубое. А тот, кого ты
видел, как выглядел? Так же?
– Нет. Он был совсем другим. Довольно молодой,
стройный, и седины никакой не было. Лица я не помню, да я и не разглядывал,
наоборот, я думал, что это кто-то из соседей, и старался отвернуться, чтобы
меня не узнали, так что в лицо ему не смотрел. Но получается, что это был точно
не муж. Ужасно, ужасно… Теперь я даже не смогу дать показания – Николай
Дмитриевич узнает.
Люба засунула в духовку противень с пирожками и повернулась
к мужу.
– Думаешь, узнает? А как?
– Ты сама подумай: он представился, показал удостоверение.
Теперь этот опер расскажет своему начальству, что познакомился с заместителем
министра Головиным, а те-то и рады будут прогнуться при каждом удобном случае,
так что постараются, чтобы твой отец получал всю информацию о ходе следствия. Я
даже не исключаю, что он сам проявит инициативу и будет интересоваться
расследованием. Он сразу же узнает, что я давал показания, потому что был
свидетелем. Нет, теперь мне придется молчать.
– Ничего страшного, Родинька, – Люба ласково
коснулась пальцами его руки. – У вас в милиции работают опытные
профессионалы, они и без твоих показаний разберутся и найдут виновного. Не
казни себя. Ты действительно не мог поступить иначе. Конечно, это я во всем
виновата.
– Ты? – вытаращился на нее Родислав. – А
ты-то в чем можешь быть виновата?
– Ну как же, Родинька, когда ты мне рассказал, что
встретил на лестнице какого-то мужчину, я должна была сама подумать, какие
могут быть последствия, и предложить тебе вариант правдоподобной лжи, если
вдруг что… А я ничего не предприняла. Мне надо было предвидеть, что все может
так обернуться, что нас могут спросить про этого мужчину.
– Ты должна была? А я, выходит, не должен был? –
скептически переспросил он.
– Родинька, тебе было не до того. Ты ночь не спал, ты
нервничал, ты переживал за Лелю, у тебя совсем другое было в голове. Я сама во
всем виновата. Ничего, все будет хорошо.
Она еще долго что-то говорила, одновременно нарезая овощи и
очищая картофель, и Родислав постепенно успокаивался. Действительно, в милиции
работают настоящие профессионалы, уж ему ли не знать, и они обязательно во всем
разберутся и без показаний Родислава Романова.
* * *
Заканчивался второй год обучения Родислава в адъюнктуре, ему
приходилось почти ежедневно ездить в Академию: если на первом году обучения
адъюнкты должны были посещать занятия для подготовки к сдаче кандидатских
экзаменов, то на втором году за ними закрепляли учебную группу, в которой они
весь учебный год вели занятия со слушателями по своей специальности. Конечно, к
чтению лекций их не допускали, а вот вести семинары и практические занятия –
милое дело. Когда при таком режиме писать диссертацию, Родислав не очень-то
понимал, но, к слову сказать, написать ее особо и не стремился. Три года
адъюнктуры он хотел использовать для того, чтобы обрасти связями не только в
Москве, но и по всей стране, завести нужные знакомства и найти-таки возможность
оказаться в Оргинспекторском управлении Министерства внутренних дел. Ему
хотелось быть тем самым высокопоставленным чиновником, который регулярно
выезжает на места для проведения проверок и осуществления контроля и перед
которым все заискивают, заглядывают в глаза и ходят на цыпочках. Он знал, что
проверяющих холят и лелеют, селят в самых лучших номерах гостиниц, кормят и
поят от пуза и устраивают различные «культурные программы», от экскурсий в
заповедные места до посещения охотничьих домиков и «закрытых» бань со всеми
прилагающимися к этому атрибутами. Но для того, чтобы получить соответствующую
должность, нужно было не только обрасти связями – нужно, чтобы Родислава
заметили. Одним словом, надо было, что называется, попасть в обойму. И он
старался изо всех сил, завязывал отношения с другими адъюнктами, с
преподавателями, со слушателями и очень любил ездить с различными поручениями в
министерство, где тоже делал все возможное, чтобы произвести хорошее
впечатление и оставить по себе добрую память. Высокий, красивый, улыбчивый,
обаятельный, общительный, он неизменно располагал людей к себе и вызывал
доверие. Зачем ему диссертация? Он хорошо помнил, как незабвенная Анна Серафимовна
не уставала повторять: главное богатство человека – это люди, которые его
окружают, которым с этим человеком хорошо и которые всегда готовы прийти на
помощь. Так что в Академии Родислав Романов занимался не столько научной
работой, сколько формированием своего окружения. Надо отметить справедливости
ради, что он не делил людей на «нужных» и «ненужных», на «ценных» и «ценности
не представляющих», он завязывал отношения со всеми и старался эти отношения
постоянно поддерживать, много и охотно помогал своим знакомым, а если не мог
реально помочь, то всегда живо интересовался, как идут дела, проявляя
сочувствие и понимание.
