* * *
Незадолго до суда Романовым опять позвонил следователь.
Трубку снял Родислав.
– Родислав Евгеньевич, со мной тут связались из суда,
они не могут разыскать Татьяну Федоровну Кемарскую, чтобы вручить ей повестку.
Она должна на суде давать свидетельские показания. Не подскажете, как ее найти?
– Так она на даче вместе с внучкой. Ее в Москве нет.
– А где дача, вы знаете?
– Она адрес оставила. Сейчас я у жены спрошу, у нее
записано.
Родислав попросил Любу найти адрес соседской дачи и
продиктовал его следователю.
– Далековато, – вздохнул тот. – Некому будет
повестку отвезти.
– Давайте я отвезу, – вызвался Родислав. – И
Татьяну Федоровну на суд привезу, вы не беспокойтесь.
– Вот спасибо вам! – обрадовался
следователь. – Так я передам секретарю суда, чтобы повесточку прямо вам
доставили, лады?
– Договорились.
На следующий день Романовы получили повестку для гражданки
Кемарской, и Родислав поехал за город, чтобы предупредить Татьяну Федоровну о
приближающемся суде и необходимости в скором времени прибыть в Москву. Лариса,
уже почти полностью оправившаяся от пережитого шока, играла где-то с
подружками, а ее бабушка, вся в черном, одиноко сидела на крылечке, смотрела в
пространство и вздыхала. Увидев подъехавшего на машине Родислава, она даже не
пошевелилась, а узнав про суд, долго жевала губами и ничего не говорила.
– Как я поеду? – наконец произнесла она. –
Мне ребенка не с кем оставить. И на суд ее брать не хочется, незачем ей про
родного отца такие ужасти слушать.
– Если хотите, мы Ларису заберем и отвезем на несколько
дней к нам на дачу, там наши дети и моя мама. А после суда, когда все
закончится, привезем сюда.
– Хорошо бы… Нет, не поеду я на суд. У меня совсем сил
нет, все слезы выплакала, сердце болит постоянно, а тут до электрички
добираться пять километров пешком да еще на электричке два часа трястись. Нет,
не сумею.
– Я вас отвезу, – тут же ответил Родислав. –
Приеду накануне, заберу вас с Ларисой, отвезем сначала ее к нам на дачу, а
потом вас домой доставим.
– Тогда ладно, – согласилась пожилая женщина.
Так и поступили. За день до суда Родислав забрал бабушку и
внучку, заехал на дачу, где отдыхали Коля и Леля с Кларой Степановной, оставил
там Ларису и привез Татьяну Федоровну домой.
– Пойдемте к нам ужинать, – пригласил ее Родислав,
выполняя наказ Любы, которая еще с утра подумала о том, что женщина вернется в
пустой дом, где даже хлеба нет. – Жена нас ждет.
– Не нужно, – со скорбным достоинством ответила
Татьяна Федоровна, – я уж сама как-нибудь. Мы не нищие, в подачках не
нуждаемся.
Судя по всему, это было ее любимой приговоркой.
– Ну что вы, – принялся уговаривать ее
Родислав, – никто и не думает, что вы нищие и нуждаетесь в подачках. Но
ведь вас больше месяца не было в Москве, у вас и продуктов-то никаких нет. Не
бежать же вам в магазин после такой тяжелой дороги. Тем более что завтра у вас
такой трудный день, вам нужно отдохнуть, собраться с силами. Я же понимаю, как
это нелегко: давать показания против собственного зятя, отца единственной
внучки. Вам завтра силы нужны будут, и незачем их попусту тратить. Мы вас
приглашаем по-соседски. Пойдемте.
Татьяна Федоровна сопротивлялась недолго и уже через
пятнадцать минут сидела за накрытым столом в квартире Романовых: вернувшаяся с
работы Люба успела приготовить вкусный и обильный ужин. Несмотря на
переживания, аппетит у Татьяны Федоровны оказался отменным.
– Ой, просто не знаю, как я завтра все это
выдержу, – запричитала она, когда Люба подала чай с домашним
печеньем. – Такая мука! Такая пытка! У меня сердце не выдержит.
– Хотите, я пойду с вами? – предложила Люба. –
Я могу позвонить на работу и попросить один день, меня отпустят.
Родислав искоса бросил взгляд на жену. У Любы действительно
был в запасе отгул, но она планировала присоединить его к двум выходным и
уехать вместе с Родиславом на дачу к детям на целых три дня. Неужели она готова
пожертвовать этими длинными выходными, о которых так мечтала и к которым давно
готовилась?
– Давайте я с вами пойду, – сказал он. – Мне
не нужно отпрашиваться, у меня сейчас свободный график. – Он уловил
благодарную улыбку жены и уже более уверенно продолжил: – Я буду все время
рядом с вами, если что – лекарство дам, поддержу, успокою. И потом, я все-таки
юрист, работал следователем, так что я смогу вам объяснить, что к чему, какие
там порядки, что происходит, и вы не будете понапрасну волноваться. А Любаша
пусть идет на работу, ее начальник не очень-то любит, когда она отпрашивается.
– Вот спасибочки, – заголосила Татьяна Федоровна,
утирая слезы, – вот есть же добрые люди на свете, которые в беде не
бросят! Дай вам бог здоровьичка! И вам, и вашим деткам.
Она долго еще сидела за столом, и было видно, что уходить ей
не хочется. Да это и понятно: кому захочется в преддверии такого тяжкого
события, как суд над близким человеком, возвращаться в пустую квартиру и
предаваться одиноким тоскливым размышлениям и тревожному ожиданию. Кемарская,
услышав, что Родислав сам юрист и бывший следователь, вцепилась в него мертвой
хваткой.
– А если я завтра на суде скажу, что Генька Надьке моей
не угрожал никогда и не бил ее? Его тогда отпустят?
– Татьяна Федоровна, следователю вы уже сказали, что он
и скандалил, и угрожал, и бил вашу дочь. Ну как это будет выглядеть, если на
суде вы начнете говорить совсем другое?
– А я скажу, что тогда со злости наговорила на него, а
теперь опамятовалась и говорю правду.
– Только хуже выйдет. За то, что вы со злости
наговорили на зятя неправду, вас могут привлечь к ответственности.
– Это что же? – испугалась не на шутку
Кемарская. – Меня и посадить могут? А если я скажу, что меня следователь
заставил Геньку оговорить? Скажу, что испугалась и сказала, как он велел, а
теперь, на суде, говорю правду. Неужели за это могут посадить?
– Могут, – подтвердил Родислав. – Статья
такая есть: дача заведомо ложных показаний. А еще есть заведомо ложный донос.
Если вы вздумаете на суде говорить, что следователь вас заставлял и запугивал,
чтобы вы сказали про Геннадия то, что сказали, то это как раз и будет заведомо
ложный донос. Вы таким образом обвините следователя в преступлении, которого он
не совершал. За это тоже срок полагается.
– Ай, батюшки! – закачала головой Татьяна
Федоровна. – А что же мне делать? Нет, Генька, конечно, виноват, и пусть
бы сидел себе, сколько ему суд определит, но только кто же нас с Лариской
кормить-то будет? За Надьку девчонке до совершеннолетия пенсия полагается,
сорок рублей, я узнавала. Это что же получается, нам вдвоем жить на эти сорок
рублей и на шестьдесят рублей моей пенсии? Да мы же ноги протянем с голодухи!
Нет уж, пусть Генька и супостат, но только пусть бы он на волю вышел и работать
шел, копеечку бы в дом нес.
