Камень не на шутку огорчился. Мало того, что у Любы с
Родиславом все плохо, мало того, что бронхит начинается, так еще и Змей что-то
заподозрил. Неудачный сегодня день.
* * *
В конце июня Родиславу поручили принять участие в работе над
темой, требующей постоянных выездов в командировки: многие сотрудники захотели
летом уйти в отпуск, а материал-то собирать надо, никто план
научно-исследовательской работы не отменял, вот его и «пристегнули», как
«пристегивали» почти ко всем темам, над которыми работал отдел: начальник знал,
что майор Романов в сентябре будет поступать в адъюнктуру, поэтому включать его
в какую-нибудь тему на постоянной основе бессмысленно, парню просто надо
пересидеть несколько месяцев, так пусть помогает другим или выполняет
внеплановые поручения.
Он с удовольствием уехал, предварительно договорившись с
Лизой, что возьмет, как и полагается, билеты на поезд, которые потом сдаст в
бухгалтерию для отчета, а сам вернется самолетом, купив билет на собственные
деньги, и явится из аэропорта прямо к любимой. Таким образом, у них будет целых
двадцать бесконтрольных часов, которые они проведут вместе, не расставаясь ни
на минуту. Родислав подгадал таким образом, чтобы возвращение пришлось на
субботу и Лизе не нужно было работать.
Это были упоительные двадцать часов счастья, которые они
провели, не вылезая из постели. К вечеру, когда должен был прибыть поезд,
Родислав вернулся домой, и вернулся, как всегда, с удовольствием: во время
пребывания у Лизы им жаль было тратить время на приготовление еды, они
перехватывали бутерброды, запивая их растворимым кофе, да и в командировке
кормили отнюдь не разносолами, и он соскучился по настоящей вкусной пище. Кроме
того, ему не терпелось рассказать Любе о своих новых впечатлениях, полученных в
поездке. Лизе он, конечно, тоже кое-что рассказал, но совсем немного: ей это не
было интересно, да и потом, им и без того было чем заняться.
Однако дома, наевшись и перекинувшись с женой буквально
несколькими словами, Родислав почувствовал, что его сморило. Он засыпал на
ходу. Еще бы, больше суток не спал, сперва отработал день на выезде, потом
помчался в аэропорт, летел, ехал к Лизе и у нее тоже глаз не сомкнул. Он устал
и смертельно хотел спать.
– Родинька, как же ты измучился в этой поездке, –
сочувственно сказала Люба. – Пойдем, я помогу тебе принять душ, а то ты
прямо в ванной уснешь. Помоешься – и сразу ложись.
Она отвела его в ванную, заставила сесть в воду, намылила и
поливала душем, а он перестал бороться со сном и то и дело задремывал. Потом
она вытирала его темно-красным пушистым полотенцем, и Родислав Романов
чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле. Двадцать часов страстной
любви – и впереди покой, прохладная чистая постель, крепкий долгий сон, а затем
вкусный сытный завтрак. Хорошо, что завтра воскресенье, и хорошо, что ребята на
даче, никто и ничто не помешает ему выспаться. Дача, дача… Наверное, придется
завтра ехать за город к детям, повидаться и отвезти продукты. А он так хотел
побыть дома!
– Завтра к детям надо… – пробормотал он, засыпая.
– Не надо, я сегодня уже съездила, – донесся голос
Любы. – Все купила и все отвезла. Конечно, если ты хочешь…
– Я сплю, – тихо выдохнул он. – Я хочу только
спать. Я очень устал.
– Спи, Родинька, спи, мой золотой.
Он мгновенно провалился в сон, успев подумать только о том,
как он счастлив.
Следующая командировка не заставила себя ждать, и снова были
купленные официально железнодорожные билеты и приобретенный за свой счет билет
на самолет, и снова были чудесные, но пролетевшие так быстро часы, проведенные
с Лизой. Потом была и третья командировка, потом еще одна, четвертая…
В середине августа Родислав возвращался из очередной
поездки, на этот раз из Ленинграда. У него был билет на «Красную стрелу», выезд
в 23.55, прибытие в Москву в 8.25 утра. Как и было запланировано, он сел в
самолет вечером, закончив работу и отметив командировочное удостоверение, и
около полуночи оказался в столице. Телефон Лизы не отвечал, но это Родислава не
остановило. Он взял такси и поехал на улицу Маршала Бирюзова, где жила Лиза.
Дверь ему никто не открыл. Он несколько раз нажимал кнопку звонка, пока не
заметил засунутый в щель между дверью и косяком листочек бумаги. В записке Лиза
сообщала, что у нее внезапно заболел отец, живущий в Дмитрове, и ей пришлось
уехать к родителям. Там же был и номер их телефона. Но что толку с этого
номера, если по нему неоткуда позвонить, кроме как из дому? Номер не прямой
московский, а междугородный, областной, из автомата по нему не позвонишь.
Родислав крякнул от досады, поразмышлял некоторое время, посмотрел на часы –
почти половина первого, и отправился домой. Ему повезло сразу же поймать
частника, и он еще успел на последний поезд метро. «Скажу Любе, что устал и
соскучился, поэтому поменял билет и прилетел, – думал он по дороге. –
Жаль, конечно, что так вышло, но ничего не поделаешь. Люба будет рада, покормит
меня, уложит спать, а перед этим мы поговорим. Надо будет обязательно рассказать
ей про того питерского подполковника, с которым мы сцепились по поводу
секретных документов. Как-то нехорошо мы с ним расстались, кажется, он на меня
злобу затаил. Наверное, я был не прав… Во всяком случае, неприятный осадок у
меня остался. Расскажу Любе, она как-то так ловко умеет расставлять все по
своим местам, что кажется, будто все нормально и ничего особенного не
случилось. Эх, черт возьми, жалко, что у нас запрещено двоеженство! У меня была
бы идеальная семья с двумя женами: с одной я бы спал, а с другой дружил и
растил детей».
Он умел почти всегда и почти во всем находить не только
минусы, но и плюсы, и, подходя к своему подъезду, Родислав был уже доволен, что
все получилось так, как получилось. По крайней мере, сегодня ему не придется
прятать глаза, когда Люба начнет сокрушаться над его усталостью и измученным
видом, он явится домой не из постели любовницы, а действительно прямо с
самолета. Ну, не совсем прямо, конечно, но и не из постели, и следы усталости
на его лице, помятый вид и синева под глазами будут именно от работы в
командировке и от жизни в ведомственной гостинице, а не от безудержных любовных
утех. Все-таки в том, чтобы приходить домой с чистой совестью, тоже есть своя
прелесть!
Он открыл дверь квартиры, зажег свет, сменил ботинки на
тапочки и на цыпочках направился в спальню. Темно и тихо, Люба, конечно, уже
спит, и надо разбудить ее осторожно, так, чтобы она не испугалась.
После яркого света в прихожей темнота спальни показалась ему
кромешной, и первые несколько секунд он ничего не различал, кроме смутного
пятна зашторенного окна. Потом глаза адаптировались к темноте, он тихонько
подошел к кровати, очертания которой были каким-то не такими… «Да постель же не
разобрана! – сообразил Родислав. – Она аккуратно застелена и накрыта
покрывалом. Любы здесь нет. Может быть, она спит в детской?» Мысль показалась
ему вполне разумной, хотя и слабо аргументированной: зачем спать в комнате
детей, если есть спальня? Тем более Лелькина кроватка совсем маленькая, а
Колькин диван хоть и достаточно длинный, но слишком узкий для человека,
привыкшего к двуспальной кровати. Но где-то же Люба должна спать? Если не в
спальне, то в детской или в гостиной, где тоже есть полуторный «гостевой» диван
и еще раскладное кресло-кровать.
