– Надеюсь, мы поняли друг друга, – сказала она на
прощание.
Закрыв за ней дверь, Люба заглянула в детскую, где Коля
усиленно делал вид, что учит уроки. Прикрыв дверь, чтобы Леля ничего не
услышала, она тихим холодным голосом сказала:
– Мой сын – вор. Это самый лучший подарок, который ты
мог мне сделать. Спасибо, сынок.
И вышла, тихо притворив за собой дверь.
Ей хотелось плакать. Но она так давно не плакала, так давно
старалась всегда держать себя в руках, что на мгновение показалось: плакать она
разучилась вообще. В горле стоял ком, в голове бухал молот, но слез не было.
Она ушла в спальню и легла на кровать, спрятав лицо в подушку. Через несколько
минут скрипнула дверь, послышались тихие осторожные шаги. Коля сел рядом на
край кровати и принялся гладить мать по спине.
– Измучил я тебя, мам. Ты меня прости. Ну что со мной
сделаешь, если я такой неправильный? Мне очень нужны были деньги. А попросить у
тебя я не мог, мне стыдно было просить такую сумму. И заработать мне негде. Я
был уверен, что отыграюсь и все верну, ты бы даже не заметила. Я бы отыгрался и
купил тебе эти чеки. Честное слово. Мам, мне очень стыдно, что так получилось.
Люба молчала и не шевелилась. Она хорошо знала цену этим
словам, но точно так же хорошо знала и цену своим знаниям. Да, она все
понимает, но за одно то, что он пришел к ней, что он просит прощения и гладит
ее по спине, она готова опять простить его. Да будь проклято это лукавое
материнское сердце!
– Мам, спасибо, что ты меня не выдала. Ты настоящий
друг.
– Папа тоже так считает, – невольно вырвалось у
нее.
– Что? – не понял Коля.
– Ничего. Иди к себе. Я не хочу тебя видеть.
– Мам, только папе не говори, ладно?
– Скажу. Я тебя уже предупреждала: у меня от папы нет
секретов.
– Ну ма-ам…
– Иди, Коля, – устало повторила она. – Делай
уроки. Я хочу побыть одна.
– Принести тебе чаю?
– Не надо.
– А может, водички попить?
– Ничего не надо. Иди, пожалуйста.
– Давай я тебя пледом прикрою, здесь прохладно.
Люба резко поднялась и села на кровати.
– У тебя большие долги? – спросила она.
– Стольник.
– Сколько у тебя есть?
– Семьдесят пять. Один чек я успел толкнуть.
Люба, не говоря ни слова, открыла шкаф и достала из
конверта, в который складывала деньги на мебель, двадцатипятирублевую купюру.
– Возьми.
– Мам…
– Я не хочу ничего больше об этом слышать. Это деньги,
которые отложены на твои книжные полки. Поживешь какое-то время без них, будешь
складывать книги на полу. Оставить тебя без спального места я не могу, а без
полок ты обойдешься. И будешь обходиться ровно столько времени, сколько будет
продолжаться это безобразие. Уйди с глаз моих.
Сын продолжал сидеть на кровати, сжимая в руках деньги, и
Люба поняла, что он собирается вынимать из нее душу до тех пор, пока она не
смягчится окончательно и не простит его, а еще лучше – пока не пообещает ничего
не говорить отцу. Этого она вынести уже не могла, развернулась и ушла на кухню,
где заставила себя снова заниматься планированием покупок, только теперь уже
исходя из бюджета, уменьшившегося на двадцать пять рублей.
* * *
К шестнадцатилетию Николаши расселение детей по разным
комнатам было завершено. Теперь и Коля, и Леля могли приводить к себе друзей,
не опасаясь помешать друг другу. Люба очень надеялась на то, что сын
воспользуется возможностью общаться с товарищами дома и это оторвет его от
карточных игр, но надежды не оправдались, парень по-прежнему где-то болтался и
проводил время по своему разумению. Леля же, напротив, с удовольствием
приглашала к себе подружек, и Люба всегда была им рада, поила чаем, угощала
вкусностями и всех желающих учила печь пироги и пирожные.
После Колиного дня рождения пришла пора собирать детей на
дачу. Любе на работе предложили путевку в отличный пионерский лагерь на Черном
море.
– Возьмите, Любовь Николаевна, – уговаривал ее
председатель профкома, – у вас сынок в выпускной класс переходит, ему
нужно сил набраться, ведь такой ответственный год, а лагерь очень хороший, там
два старших отряда для тех, кому пятнадцать-шестнадцать лет, ему скучно не
будет.
Однако Коля ехать в лагерь категорически оказался.
– Да ну, мам, не хочу я. На даче такие классные ребята
собираются, я их уже сто лет знаю, у нас своя компания. И Лелька присмотрена.
Баба Клара уже старенькая, ей трудно одной, а я помогу, если что. Лельке без
меня скучно будет.
Люба понимала, что в этой тираде главное – своя компания, а
вовсе не сестра и не бабушка. Она хорошо помнила, как рвалась на дачу каждое
лето и что значила для нее эта «своя компания». И хотя она прекрасно понимала,
что на даче можно бесконтрольно делать все, что угодно, а в лагере это
невозможно и именно поэтому сын не хочет ехать на море, сделать она ничего не
могла. Не тащить же его силком, не отправлять, как посылку. Кроме того, есть
опасность, что и в лагере Коля не оставит своего пристрастия к карточным играм,
будет играть на деньги, попадется, директор сообщит на работу, и хорошо, если
ей, Любе, а если Родиславу? Огласки не избежать, и генерал Головин обязательно
узнает нелицеприятную правду о своем внуке. Пусть уж лучше на даче лето
проводит, там если что и случится, то Родислав поедет и договорится с местной
милицией.
За несколько дней до отъезда на дачу Люба пересмотрела
детский гардероб и поняла, что без обновок не обойтись. Коле нужен новый
спортивный костюм и кроссовки, Леле – шорты, несколько маечек и утепленная
немаркая ветровка на случай холодной погоды. Выбрав время, она отправилась в
«Детский мир». Выходя из подъезда, Люба наткнулась на Татьяну Федоровну,
сидящую на лавочке.
– Ой, Любочка, хорошо, что я тебя встретила. Ты далеко
собралась?
– В магазин. А что вы хотели, Татьяна Федоровна?
– Так я спросить хотела: можно Ларочка к вам придет? У
вас так хорошо, такая обстановка добрая, она у вас прямо душой отогревается. А
то ведь сиротиночка…
– Конечно, пусть приходит. Только у нас сейчас никого
нет, кроме Лели.
– А и пусть девочки вместе поиграют, –
воодушевилась Кемарская. – Они ж почти ровесницы, им скучно не будет.
Люба оказалась в тупике. Она точно знала, что Лелю гостья не
обрадует. Дочка неоднократно говорила, что ей с Ларисой скучно, что та мало
читала и ничего не знает, с ней не о чем разговаривать, и играть в игры,
которые любит Леля, она или не умеет, или не хочет, потому что у нее не
получается. Но как сказать об этом Кемарской? Да и нужно ли говорить? Когда
Люба дома, она обычно принимала удар на себя: сама занималась Ларисой, делясь с
ней кулинарными умениями. К кулинарии девочка проявляла большой интерес и определенные
способности и училась с удовольствием. Если дома был Коля, особенно если он в
чем-нибудь провинился, то сразу подключался к развлечению соседки. Он вообще
готов был на все, лишь бы не делать уроки. Можно было бы сейчас вернуться
домой, но… Покупки надо было сделать сегодня, другого времени у нее не будет.
