– Смотри, как любопытно, – задумчиво заметил
Камень. – Николаша, если я правильно понял, никогда не отстаивает свое
право поступать так, как он поступает. Сразу начинает признаваться и каяться,
если отпереться нельзя, то есть если поймали с поличным, как с книгами или с
чеками. А если не поймали, как в случае с карточным мошенничеством, то будет
отпираться до последнего, ни за что не признается. Но ты ни разу не рассказывал
мне, что Коля заявил: я уже большой и имею право делать так-то и так-то.
– А что это означает? – не понял Ворон.
– А то, что все эти фортели – это не болезнь
взросления, а вполне созревшая позиция. Гнилой он парень, и был таким уже лет в
семь-восемь. Он не отстаивает свое право на поступки, которые считает
поступками взрослого человека, он прекрасно знает, что поступает плохо, но
надеется, что обойдется, как-нибудь пронесет, ведь он такой чудесный, ловкий,
умный и удачливый. Ну а уж если не обходится, то надо покаяться, чтобы на
психику не давили и мораль не читали, чтобы простили побыстрее. Самое смешное,
что он действительно довольно удачлив и попадается нечасто, и из этого факта он
делает вывод, что везение – это закономерность, а если он попался, то не
потому, что так в принципе и должно быть, и не потому, что он дурак и нашелся
кто-то умнее и более ловкий, а исключительно в силу неблагоприятного стечения
обстоятельств.
– Тут ты, пожалуй, прав. Коля и в самом деле считает
себя жутко умным, а всех окружающих – полными идиотами.
– Идиотами, которыми легко можно управлять при помощи
правильных и вовремя сказанных слов, – дополнил Камень. – Спасибо
бабушкам, которые внушили мальчику, что он лучше всех, и позволяли из себя
веревки вить. Ну что, с этим эпизодом закончили?
– Вроде да, – Ворон с облегчением перевел
дух. – Не забудь, за тобой еще три эпизода без замечаний и придирок.
* * *
Это декабрьское воскресенье Романовы провели весело и с
удовольствием. После обильного завтрака оделись и отправились гулять в парк
Горького, потом съездили на обед к Кларе Степановне, куда пришел и Николай
Дмитриевич. Дети вели себя образцово и демонстрировали взаимную любовь и
дружбу. После семейного обеда Николай Дмитриевич вернулся домой, а Люба с
Родиславом и детьми сходили в кино на французскую комедию.
Домой вернулись к ужину. Не успели они раздеться, как на
пороге возникла Татьяна Федоровна за руку с Ларисой.
– Вот, – поджав губы, она протянула Любе измятый
конверт. – Полюбуйся.
– Что это?
– Генька письмо прислал. Говорит, свиданку ему
разрешили. Хочет, чтобы я Ларочку привезла повидаться.
– Надо ехать, – сказала Люба. – Он все-таки
отец, он скучает по Ларисе, да и девочка, наверное, тоже по нему скучает.
Лариса стояла рядом с отрешенным видом, словно речь шла
вообще не о ней.
– Да как же ехать-то, господи! – начала причитать
Кемарская. – Как же ехать? Это ж в такую даль ребенка тащить, там холод
страшный, зима ведь, а колония где-то в Коми, там морозы, а у Ларочки
теплого-то ничего нету, пальтишко одно на рыбьем меху, а вдруг она простудится
и опять заболеет пневмонией? А билеты? Они ж прорву денег стоят в такую-то
даль! А продукты для Геньки? С пустыми руками же не приедешь, надо что-то везти
с собой: чай, папиросы, консервы, конфеты, печенье, а где на это денег взять?
Любе все было понятно уже с первых слов, но она терпеливо
дослушала весь перечень жалоб и проблем Татьяны Федоровны.
– Мы поможем, – мягко сказала она, – вы не
волнуйтесь. Девочку нужно отвезти к отцу обязательно, вот в январе будут
школьные каникулы – и поезжайте. И теплые вещи для Ларисы найдем, и с билетами
поможем, и с продуктами.
– Вот уж спасибочки вам! – заголосила Татьяна
Федоровна. – Дай бог здоровья тебе, Любочка, твоему мужу и вашим деткам.
Да, кстати, а муж-то твой дома или где?
– Дома. Он вам нужен?
– Да я спросить хотела…
– Родик! – крикнула Люба в сторону комнаты, где
переодевался Родислав. – Выйди к нам, пожалуйста.
Она продолжала держать соседей в прихожей в надежде на то,
что обещанием помочь с поездкой в Коми на сегодня дело и ограничится. Конечно,
это было негостеприимно, но у Любы было намечено столько дел по дому, что
развлекать светской беседой Кемарскую у нее не было ни малейшего желания.
Вышел Родислав в домашнем теплом свитере и брюках от
спортивного костюма.
– Родислав, я чего хотела спросить-то. – Кемарская
сделала страшное лицо и понизила голос: – Говорят, что артистку Зою Федорову
убили. Правда или нет?
Родислав поморщился. Известная актриса Зоя Алексеевна
Федорова была действительно убита несколько дней назад в своей квартире на
Кутузовском проспекте. История была темная, актриса слыла любительницей дорогих
вещей, ювелирных изделий и антиквариата, вокруг нее крутилось множество
сомнительных личностей, но в то же время в этом кругу были замечены и лица,
фамилии которых громко произносить не рекомендовалось, по крайней мере в
контексте криминальных событий. В Оргинспекторском управлении Штаба МВД СССР,
куда Родислав был все-таки назначен после окончания адъюнктуры, обладали полной
информацией по этому делу, но распространяться было запрещено. Впрочем, сам
факт убийства Зои Федоровой скрыть было бы невозможно, о нем знали все жильцы
дома на Кутузовском и, конечно же, рассказывали направо и налево, но вот
пикантные детали были известны только очень узкому кругу посвященных.
– Правда, Татьяна Федоровна. Ее убили, – скупо
подтвердил Родислав.
– А кто?
– Это пока неизвестно. Вот разберутся и узнают.
– А говорят, что у нее бриллиантов украли на сто
миллионов. Правда или нет?
– Это тоже пока неизвестно. Но вы сами подумайте,
Татьяна Федоровна, сколько нужно бриллиантов, чтобы получилось на сто
миллионов. Их грузовиком не вывезешь. Не верьте вы сплетням.
– Так я ж и не верю, – горячо заговорила
Кемарская, – я потому и спрашиваю, ты ж там, наверху, – она ткнула
пальцем в сторону потолка, – работаешь, у вас там правду знают. Ты мне
скажи по-соседски, по-свойски, а уж я – никому, можешь мне поверить.
– Мне ничего не известно, – вздохнул
Родислав. – Следствие только началось, пока еще никто ничего не знает.
– А вот говорят…
Люба поняла, что пора вмешаться, иначе Кемарскую не
остановишь.
– Татьяна Федоровна, будете с нами ужинать?
– Ой, вот спасибочки-то, мы с удовольствием, Ларочке
так нравится, как ты готовишь, Любочка, у тебя всегда все так вкусно! Ларочка
говорит, что ты ее учишь, может, бог даст, я доживу до того дня, когда моя
внучечка мне вкусного супчику нальет.
– Пойдемте в комнату, – пригласила Люба, –
что мы все в прихожей стоим.
