– Правда? – обрадовалась Люба. – Ой,
Родинька, поздравляю тебя! Как это здорово!
– Ну, поздравлять рано еще, но будем ждать. А Аэллу
выбрось из головы. Не знает она ничего.
– А если все-таки знает? – снова погрустнела
Люба. – И если она скажет Андрею? Впрочем, слово «если» тут неуместно, ему
она обязательно скажет. Меня больше беспокоит, что она может при папе допустить
какую-нибудь бестактность.
– Об этом ты напрасно беспокоишься, папа, конечно,
бывает у нас часто, но Аэлла-то редкий гость, и мы всегда можем позаботиться о
том, чтобы они не пересекались.
– Ох, Родинька, ты же знаешь закон подлости: все, чего
ты всеми силами стараешься избежать, обязательно случается.
– Ну да, – засмеялся он, – все, что может
испортиться, обязательно испортится, а то, что не может испортиться, портится
тоже. Старая истина. Любаша, а ты меня покормишь?
– Конечно, – спохватилась Люба. – Идем, у
меня все готово, только разогрею.
* * *
– Какие ужасы ты нам рассказываешь! – всхлипнул
Ветер. – Я расстроился.
– Э-э-э, только не надо мной! У меня ревматизм и
артроз! – предупреждающе воскликнул Камень, но было поздно. Слезы
огорченного Ветра пролились мелким теплым дождем и со всех сторон намочили
Камня. – Ну вот, – сердито констатировал он, – теперь я
простужусь. И ты будешь виноват.
– Кто? Я? – тут же приготовился к бою
Ворон. – А я при чем? Мне заказали посмотреть – я посмотрел и все
рассказал, что увидел. Не надо было меня посылать к Аэлле, если вы такие
нежные.
– Да не ты, не ты, – примирительно сказал
Камень. – Я Ветру говорил.
– А я предупреждал, что от него никакой пользы, один
вред. А ты – «позитив, позитив»! Вот и сиди теперь со своим артрозом и
простудой.
Ветер горестно вздохнул и еще раз всхлипнул, отчего по
намокшим бокам Камня побежали мурашки озноба, а блестящие перья Ворона
покрылись мелкими капельками.
– Эй ты, там! – крикнул Ворон, задирая
голову. – Ты горюй не так интенсивно! Ишь, сил набрался, пока я летал.
Кончай сырость разводить. Ну, куда теперь пошлете, командиры?
– Я… – начал было Камень, но тут встрял Ветер:
– Какая же она все-таки злая, моя Аэллочка! Какая же
она недобрая! А я ее так люблю, я за нее так переживаю! А может, ты как-то не
так посмотрел, а? – с надеждой обратился он к Ворону. – Может, она из
лучших побуждений действовала? Может, твоя Люба и в самом деле плохо выглядит и
Аэлла всего лишь хочет от всего сердца ей помочь, а?
– Может, может. Только я тебе так скажу: моя Люба
выглядит на все сто! Она – самая красивая женщина на свете.
– Для тебя, – ехидно уточнил Камень. – А для
Родислава вовсе даже и нет.
– Да что твой Родислав в женской красоте-то
понимает! – взвился Ворон. – Он как влюбился в двенадцать лет в
Аэллу, так она и осталась для него образцом недосягаемой красоты. И пусть даже
он лет в семнадцать перестал ее любить, остыл, охладел, но первое чувство не
забывается, это как шрам на сердце на всю оставшуюся жизнь. Поэтому он Лизой и
увлекся. Неужели не понятно? Да куда вам понять такие вещи, вы натуры не
романтические, не тонкие. А вот я понимаю.
– Ты еще скажи, что Родислава одобряешь, – заметил
Ветер. – Нет, все-таки моя Аэллочка правильно поступила, что намекнула
Любе на его неверность. Врага нужно знать в лицо. Она же не знала, что Любе все
известно, и поступила, как настоящая подруга.
– А зачем же она Любе гадости говорила, будто та плохо
выглядит и прическа у нее некрасивая? – возразил Ворон. – Моя Любочка
прекрасно выглядит, и прическа у нее замечательная, очень ей идет и очень
молодит. А Аэлла твоя все врет. Из вредности. Правильно Родислав сказал: она
просто вредничает.
– О! – обрадовался Камень. – Мы дождались от
Ворона доброго слова по отношению к Родиславу. Не иначе завтра красный снег
пойдет. Так я что хотел сказать-то: у нас там начало восемьдесят второго года…
– Ну да, март месяц, – подтвердил Ворон. – А
в ноябре все и начнется.
– Что начнется? – живо заинтересовался
Ветер. – Что-нибудь про Аэллу?
– Да погоди ты со своей Аэллой! – недовольно
прикрикнул на него Ворон. – Вот привязался! В ноябре Брежнев умрет, и
всюду начнется постепенная смена руководства, особенно в силовых структурах.
– А Брежнев – это кто? – спросил Ветер.
– Ну, это у них там в то время самый главный.
Генеральный секретарь единственной в стране партии. Типа король, – пояснил
Ворон. – Так мне, может, прямо туда, в конец года, нырнуть?
– А до ноября ничего важного не произойдет? –
осторожничал Камень. – А то я тебя знаю, тебе уже не терпится в ноябрь, на
похороны, ты это дело сильно уважаешь.
– Ну, смотри, я тебе на память перечислю, я эту эпоху
как свои тысячу двести тридцать перьев знаю. В апреле несколько десятков
молодчиков устроили в центре Москвы демонстрацию по случаю дня рождения Гитлера.
Надо?
– Можно пропустить, – разрешил Камень.
– А Гитлер – это кто? – снова встрял Ветер.
На этот раз Ворон ограничился кратким:
– Это плохой. Потом, примерно через неделю, сборная
СССР по хоккею стала чемпионом Европы и мира.
– Родислав небось все матчи смотрел, – с завистью
проговорил Камень. – Вот бы мне хоть одним глазком увидеть, чего они так
по этому хоккею убиваются.
– Мура, – авторитетно заявил Ветер. – Они
играют на крытых катках. Мне там делать нечего. Давай дальше перечисляй.
– В июне Рональд Рейган предрек гибель социалистической
системе. Для тупых, которые не знают, – Ворон снова задрал голову
вверх, – объясняю: Рейган – это президент Соединенных Штатов, тоже типа
короля.
– Как Брежнев, что ли? – уточнил Ветер.
– Ну, вроде того. В Москве, конечно, пропагандистский
шум поднялся, но наших героев он никак не коснулся. Партсобрания, конечно,
провели и у Любы на заводе, и у Родислава в министерстве, посидели, поговорили,
осудили Рейгана, кое-как доказали, что он не прав, и разошлись. Потом, в августе,
опять в космос полетели, во второй раз в истории СССР космонавтом была женщина.
Тоже шуму много понаделали. А в сентябре впервые в СССР проведен Всесоюзный
день бегуна, на котором был поставлен абсолютный мировой рекорд спортивной
массовости…
– А, это я помню! – радостно откликнулся
Ветер. – Я там был. Ох и порезвился! По всей стране народ бежал, от
малышей пятилетних до стариков под девяносто. Ну, я малых и старых, само собой,
не трогал, а над средним возрастом поизмывался на полную катушку.
– Это тоже не надо, – решил Камень. – Никто
из наших спортом не увлекается. Давай дальше.
– Брежнев написал личное письмо Рейгану.
