– То есть опять снова-здорово, – уныло
констатировал Ветер. – Не Родислав у вас, а какое-то тухлое болото,
сплошной застой, никакого движения вперед. Застрял между двух баб и болтается,
как известно что в проруби.
– А какого же ты движения хочешь? – спросил
Камень.
– Да хоть какого! Или туда, или сюда, или вперед, к
Лизе, или назад, к Любе, но надо же куда-то двигаться, нельзя все время стоять
на месте! Движение – это жизнь, а жизнь суть движение. Я вообще не понимаю, как
можно столько времени на одном месте стоять.
– Ну, куда уж тебе понять, – усмехнулся
Камень. – Твое непостоянство уже в пословицы вошло. Ни секунды на месте не
сидишь, все время вертишься, шевелишься, дуешь куда-то.
– Ага, защищай своего Родислава, защищай, –
вмешался Ворон, который успел вразвалочку обойти вокруг Камня в поисках
какой-нибудь закопошившейся гусеницы и даже слегка перекусить. – Он из
моей Любочки всю душу вынул, кровопийца, а для тебя он все хороший.
– Для меня нет хороших и плохих, для меня все
одинаковы, – с достоинством отпарировал Камень. – Просто я проникся к
нему искренней симпатией, еще когда он был парнем, и мне не хочется думать, что
он недостоин моего доброго отношения. Я к нему привык, я с ним сроднился. И
вообще, я не вижу здесь предмета для дискуссии. У нас просмотр сериала, а не
клуб доморощенных психоаналитиков.
– Так я завсегда готов, – встрепенулся
Ворон. – Говорите, куда лететь. Только не к Аэлле, я этой дамочкой уже сыт
по горло.
– Давай, может, про Николашу посмотрим? –
предложил Камень.
– Да ну, – отмахнулся Ворон, – чего про него
смотреть? Я и так все знаю.
– Знаешь – и молчишь, – упрекнул его Ветер.
– Так вы не спрашиваете. Значит, в СССР в то время
развернулась борьба с рок-движением.
– С кем, с кем? – переспросил Ветер.
– Слушай, – рассердился Ворон, – ты такой
темный, что тебе невозможно сериалы рассказывать. У меня не рассказ получается,
а сплошные лекции по истории. Сиди и молчи, а если чего не знаешь – потом у
Камня спросишь, когда я за очередной серией полечу. Понял?
– Понял, понял, не злись, пожалуйста, – добродушно
отозвался Ветер.
– Ну так вот, активные действия против рок-движения
начались еще зимой восемьдесят третьего года, а в сентябре восемьдесят
четвертого в Москве вообще ввели запрет на исполнение рок-музыки и даже
перечислили в специальных инструкциях названия групп и исполнителей, музыку
которых нельзя исполнять и воспроизводить.
– Большой список-то получился? – спросил Камень.
– Изрядный, – кивнул Ворон, – семьдесят пять
пунктов. Всякие там «Секс Пистолз», «Депеш Мод», «Пинк Флойд», Майкл Джексон и
прочие.
– Не слыхал, – колыхнулся Ветер. – Я вообще
по части музыки не очень, я больше по спорту, охоте и рыбалке.
– Не перебивай. Наш Николаша продолжает играть в карты
и вести неприличный образ жизни, но поскольку на этот образ жизни денег нужно
намного больше, чем родители выдают на карманные расходы, то он сызмальства
приучился денежку разным способом добывать. В частности, притаранил домой
технику, при помощи которой переписывал записи этих самых запрещенных
музыкантов и толкал с рук за приличную сумму. Чуть ли не на поток это дело
поставил. Но поскольку надо, чтобы родители были не в курсе, он делал вид, что
утром уходит в институт, а сам отсиживался где-нибудь, пока мать с отцом на
работу не отбудут, а сестра в школу не отправится. Вот тогда он возвращался и
переписывал кассеты. Полдня работы – и наличные в кармане, есть на что играть.
– И неужели не попался ни разу? – удивился
Камень. – Или у них это не запрещено?
– Еще как запрещено. И музыку нельзя, и с рук торговать
тоже нельзя, если только ты это не на собственном огороде вырастил. Ловили
Кольку пару раз, но он как-то убалтывал милиционеров, и его отпускали. Один раз
просто так отпустили, за красивые глаза, в другой раз Колька нарвался на оперативника,
который хорошо помнил Родислава, и тот по старой дружбе не стал Николашу
оформлять, но Родиславу, конечно, сообщил.
– А что Родислав? – поинтересовался Камень.
– Ну как что? Родислав службу знает. Достал из бара
бутылку чего-то ужасно импортного и поехал благодарить. Кольке нахлобучку
устроил, только сынку-то эти нахлобучки как мертвому припарки, он их не боится.
Сделал покаянную рожу, признал, что поступил нехорошо, и пообещал, что больше
так не будет, сходил с Лелей в музей, сводил Лелю и Ларису в театр на
поэтический спектакль, помог Любе снять шторы и отнести их в химчистку – и все,
он уже опять хороший, и никто на него не сердится. А он недельку выждал – и
опять за свое. Уж чем только родители его не пугали, и объясняли, что если на
него заведут дело, то могут сразу же отчислить из института и он загремит в
армию, а там и Афганистан может случиться, Родислав даже ради такого случая
секретные сведения сыну разгласил о том, что в авиационной катастрофе возле
Кабульского аэродрома погибли двести сорок советских солдат и вообще в
восемьдесят четвертом году советские потери в Афганистане сильно возросли. Но
Кольку ничего не берет.
– Он что же, совсем войны и смерти не боится? – не
поверил Ветер.
– Еще как боится! Только он уверен, что с ним ничего
такого не случится, он же умный, ловкий и удачливый.
– Какой же он ловкий и удачливый, если
попадается? – неодобрительно заметил Камень.
– А он думает, что это несчастный случай. И потом, даже
когда он попадается, все заканчивается хорошо, и это еще больше придает ему
уверенности в том, что и дальше так будет всегда. Или сам как-нибудь
выкрутится, или папа отмажет, как раньше. Короче, Колька в карты играет, деньги
делает, водку пьет и девок портит, вот и все его занятия. Больше о нем и
рассказать-то нечего.
– Тогда лети смотреть про Любу, – решил Камень.
– Я тоже полечу, пожалуй, – попрощался
Ветер. – Сил набрался, отдохнул, пора и честь знать, у меня там начинается
чемпионат мира по прыжкам с трамплина. Ух! Люблю я это дело!
И Камень снова остался один. Но в этот раз ему не было
грустно. Все его мысли были заняты семьей Романовых и их проблемами. Тут было о
чем подумать.
* * *
В декабре Лиза подхватила тяжелый грипп и лежала с высокой
температурой и совсем без сил. Пришедшая по вызову врач, молодая энергичная
женщина, сразу спросила, какой срок беременности и когда Лиза болела в
последний раз.
– Летом, – простонала она, мучаясь головной болью
и болью в суставах.
– Вы уже были беременны?
– Да, недели три-четыре примерно.
– Что с вами было?
– В больничном написали – ОРЗ, как всегда. Кашляла, нос
заложен, температура.
– Как лечились?
