– Уходишь? – спросила она как можно равнодушнее.
– Люба, мама в больнице, – срывающимся голосом
сказал он.
– Клара Степановна? Что с ней?!
– Твоя мама. Ее увезла «Скорая». Николай Дмитриевич
поехал с ней. Ты не раздевайся, я уже вызвал такси, сейчас мы тоже поедем.
Люба почувствовала, как подгибаются ноги.
– Что с ней? – с трудом двигая губами, спросила
она.
– Врачи со «Скорой» сказали, что точно можно будет
сказать только в больнице, но по всей симптоматике похоже на большой камень в
желчном пузыре. Если это действительно так и если камень сдвинулся, то
необходима экстренная операция.
– А как же дети? – беспомощно пролепетала она.
– Коля уже достаточно взрослый, чтобы побыть с Лелькой.
Я его разбудил, все объяснил, и он пообещал, что будет караулить сестру, чтобы
она не испугалась, что нас с тобой нет дома. Пойдем.
Такси уже стояло у подъезда. Они уселись рядом на заднее
сиденье, и Люба знакомым жестом взяла Родислава за руку, как привыкла делать с
давних пор в минуты волнения, напряжения или тревоги. Взяла – и тут же
собралась отдернуть. Теперь они чужие, теперь они только делают вид на людях,
что по-прежнему близки, а здесь, в темноте салона, за спиной у незнакомого
таксиста, притворяться незачем. Но Родислав крепко ухватил ее руку и не отпускал
всю дорогу до больницы.
– Я совершенно растерялась, – тихонько призналась
ему Люба. – Помнишь, когда-то давно я тебе говорила, что, если бы с моим
папой случилась беда, я бы растерялась, а ты пришел бы мне на помощь и сделал
все как надо.
– Помню.
– Ты мне тогда не поверил.
– Это правда, – он негромко рассмеялся, – я
тебе не поверил. Хотя поверить очень хотелось. Ты была так убедительна!
– Теперь ты видишь, что я была права. Ты и машину
вызвал, и Колю организовал, а я к месту приросла и собралась в обморок падать.
Спасибо тебе.
В ответ он только сильнее сжал ее ладонь.
У ворот, ведущих на территорию больницы, стояла служебная
машина генерала Головина. Люба подошла к водителю.
– Здравствуй, Женя. Папа не выходил?
– Нет, только позвонил в гараж, вызвал меня и передал,
чтобы я приехал и ждал. Вот жду. А что случилось? С Николаем Дмитриевичем
что-то?
– Нет, с мамой.
Они долго плутали по пустым коридорам, пока не обнаружили
сидящего на обитой дерматином скамейке Любиного отца.
– Ну что? – кинулась к нему Люба.
– Ничего хорошего, – сквозь зубы процедил Николай
Дмитриевич. – Камень пошел. Готовятся делать операцию.
– Прямо сейчас?
– Говорят, ждать нельзя. У мамы, оказывается, давно уже
болело, но она терпела, ничего мне не говорила. А сегодня от боли сознание
потеряла. И температура у нее под сорок. Она с этой температурой четыре дня
ходила.
Внутри у Любы все тряслось, но слез не было. Был только
ужас, леденящий и одновременно обжигающий. Она присела рядом с отцом, положила
голову ему на плечо.
– Папа, я вызову Тамару.
– Не смей, – негромко, но твердо и зло произнес
Головин.
– Надо, чтобы она приехала.
– Не смей, – повторил он.
– Но это не по-человечески, папа! Тамара – мамина дочь.
Пусть ты не считаешь ее своей дочерью, это твое право, но маминой дочерью она
осталась. Пусть она приедет, папа, пожалуйста, она имеет право быть рядом с
мамой в такой момент.
– Я сказал – нет. И никакого «такого» момента тоже нет,
маме сейчас сделают операцию, она поправится, и все будет в порядке. Без
желчного пузыря люди прекрасно живут долгие годы.
Но Люба знала, что все равно вызовет сестру. Не может не
вызвать. Тамара ей не простит. И мама тоже не простит.
К ним вышел врач, молодой, худощавый, в высокой докторской
шапочке.
– Николай Дмитриевич, я не советую вам ждать здесь,
подготовка к операции и сама операция займут много времени. Уже очень поздно.
Поезжайте домой.
– Я останусь, – жестким генеральским голосом
ответил Головин. – Это моя дочь и ее муж. Мы будем ждать здесь.
– Воля ваша, – вздохнул хирург.
Родислав пошел за ним следом, и Люба видела, как они
остановились и о чем-то разговаривали несколько минут. Потом Родислав вернулся.
– Николай Дмитриевич, разрешите мне воспользоваться
вашей машиной, – попросил он. – Я из дому без сигарет выскочил. А нам
еще долго ждать…
– Где ж ты сигареты в такое время найдешь? –
вздернул брови Головин. – Все магазины и киоски давно закрыты, рестораны
тоже, они работают только до одиннадцати.
– Я до «Интуриста» доеду, там до часу ночи открыто.
– Ну поезжай, – пожал плечами генерал.
Люба отчетливо помнила, как Родислав дома положил в карман
начатую пачку «Столичных», потом взял еще одну, нераспечатанную, но промолчала.
Может быть, ему нужно позвонить из автомата Лизе, возможно, он договорился с
ней, пообещал приехать, она ждет, а тут такое…
Родислав уехал. Отец тяжело молчал, ничего не говорил, и
Люба сидела рядом и с нетерпением ждала мужа. Ей казалось, что, как только он
появится, немедленно начнет что-нибудь происходить, забегают врачи, медсестры,
маму будут оперировать, и уже совсем скоро выйдет усталый молодой хирург и
улыбнется им: дескать, все в порядке, операция прошла успешно, поезжайте домой,
а завтра привезите то-то и то-то.
Минуты тянулись, отец молчал, и ничего не происходило. В
больничном коридоре, ведущем в операционную, стояла гнетущая тишина.
Наконец появился Родислав.
– Ничего нового, – уныло сказала ему Люба. –
Ждем.
– Давай выйдем на улицу, я покурю, а ты со мной
постоишь, – предложил он.
Люба послушно поднялась со скамейки, успев, несмотря на
страх, удивиться: ведь Родислав только что пришел с улицы, неужели не мог
покурить на крылечке один? Или ему нужно сказать ей что-то очень важное.
«Наверное, хочет отпроситься к Лизе, – с неожиданной неприязнью подумала
она. – В самом деле, чего ему тут с нами сидеть, когда можно поехать к
любовнице и с приятностью провести время. Сейчас будет просить, чтобы я
прикрыла его перед папой, чтобы придумала какое-нибудь вранье, например что он
вернулся домой к детям. Он собирается бросить меня даже в такой момент».
На крыльце больничного корпуса Родислав достал сигареты,
закурил. Люба напряженно ждала, когда он заговорит.
– Любаша, я говорил с врачом. Он папе не сказал всей
правды. Положение очень тяжелое. Мама без сознания, и кроме того, у нее плохая
кардиограмма, она может не выдержать общего наркоза. Но оперировать надо
обязательно и срочно. Врач сказал мне, что надо надеяться на лучшее, но
готовиться к худшему. Я взял на себя смелость вызвать Тамару.
