Тодд обнял Вильгемину, чтобы на фотографии их запечатлели вместе, после чего, под вспышки огней и раскатистые выкрики «Тодд, я люблю тебя!», взяв свою спутницу под руку, направился к входу в кинотеатр. Поглотив наиболее важных гостей этого вечера, двери демонстративно закрылись, словно разделили людей на важных и неважных, на родовитых и тех, кому суждено остаться на уличном ветру.
О том, что «Виселица» оказалась порядочным дерьмом, знали все, начиная с продюсеров, которые влили в постановку этого фильма девяносто миллионов долларов и еще тридцать семь – в его рекламу, до самого скромного журналиста.
Как отметил Корлис в своей рецензии в «Тайм», это был «старомодный фильм ужасов, чуждый лучшим традициям этого великого жанра и просто логичному развитию событий, которое присуще стилю Джона By и которое ожидали от фильма зрители. Сначала в кадре появляется Шварценеггер, затем, в качестве его невольного преемника, Тодд Пикетт, исполнивший свою роль с драматизмом Гамлета в роковую для Дании ночь. «Виселица» от начала до конца – дурная ловушка».
Каждый из тех, кто в тот незапамятный вечер шел по красной ковровой дорожке в здание кинотеатра, знал, какую рецензию на следующий день опубликует «Тайм». Еще две недели назад Корлис написал статью о состоянии современного кино, в которой весьма откровенно выразил свое презрение к фильму. Не требовалось быть прорицателем, чтобы предвидеть, что найдутся и другие возмущенные картиной люди. Однако размах их недовольства превысил ожидания даже тех, кто готовился к самому худшему. В последовавшие после премьеры сорок восемь часов «Виселица» пожинала плоды наиболее отрицательных отзывов, увидевших свет в последние двенадцать месяцев, – ожесточенность их позволила нажать на спусковой крючок и малоизвестным журналистам. Помимо невнятного сюжета, как отметили все без исключения критики, картина в целом представлялась чрезвычайно блеклой, что явно обнаруживало безразличное отношение актеров к замыслу фильма. Их игра настолько разнилась по стилю, что казалось, будто их роли были написаны для совершенно разных картин. И кто же был в этом больше всех виноват? Такого вопроса даже не ставилось, поскольку все рецензенты единогласно сходились во мнении, что менее всего замыслу фильма соответствовала игра главной звезды, Тодда Пикетта.
Вот что писал о нем журнал «Пипл»: «В годах мистера Пикетта пора было бы знать, как надлежит исполнять подобные роли. Тридцатилетние актеры не имеют права играть так, как сыграл мистер Пикетт в этом фильме: когда его фирменный "двадцатилетний юноша с отметиной на плече и улыбкой на тысячу ватт" во второй раз (и даже в третий) появляется в кадре, мягко говоря, слегка несвежим, это никак не вяжется с сюжетом фильма. Хотя с тех пор, когда обаяние мистера Пикетта буквально зачаровывало публику, время пробежало слишком быстро, теперь он просто слишком стар, чтобы играть двадцатилетнего Винцента. Только Вильгемина Бош, поглощающая «Прозак» сестра Винцента, вышла из этой заварухи с достоинством. Эта элегантная актриса с удивительно красивыми и правильными чертами лица сумела хоть как-то исправить положение, с чрезвычайной достоверностью передав на экране страдания жизнерадостной девушки, жительницы Восточного побережья, а ля Кэтрин Хепберн. Однако все ее усилия потрачены впустую. Скажу даже больше, не будь этой героини в фильме, он превратился бы и для нас в пустое времяпрепровождение».
Публика, пришедшая на премьеру, казалось, была солидарна с автором рецензии. Хотя время от времени шутки на экране пробуждали в ней бурные возгласы и громкий смех (подчас чересчур громкий и несколько натужный), некоторые сцены второй части были столь затянутыми, что зрители теряли к фильму всякий интерес. Не добавила публике энтузиазма даже третья часть картины, когда действие перенеслось на орбитальную космическую станцию и количество спецэффектов изрядно возросло. Возмущенные действием злодеев, которые, вопреки всяким ожиданиям, направили на Вашингтон, округ Колумбия, оружие массового уничтожения, зрители исторгли несколько одиноких воплей и затихли. Когда же дым рассеялся и Тодд в роли новоиспеченного Гэллоуза собрался расправиться с дурными парнями, аудиторией вновь овладело беспокойство. Минут за пятнадцать до окончания фильма в крайнем ряду поднялся и направился по проходу в сторону уборной человек. Некоторые успели разглядеть его, когда он повернулся к экрану. Это был Тодд Пикетт, лицо которого озарилось светом от лица его героя. Никому даже не пришло в голову встать, чтобы попросить у него автограф.
На мгновение задержав взгляд на фильме, Тодд развернулся и побрел к выходу. В уборную он, впрочем, не пошел, а попросил билетера позволить ему пройти через задний выход. Тот ответил, что задняя часть здания не охраняется службой безопасности.
– Мне бы хотелось спокойно покурить, чтобы меня никто не видел, – пояснил Тодд.
– Почему бы и нет, – сказал служащий театра и повел Тодда по коридору, который тянулся вдоль тыльной стороны экрана, предоставив ему возможность обозревать свой образ в зеркальном отображении. Сцена, которая в это время разворачивалась в фильме, пробудила в памяти звезды единственное воспоминание – как чертовски неудобно он чувствовал себя в этом костюме.
– Вот сюда, пожалуйста, – сказал билетер, отпирая ключом дверь в конце коридора и пропуская Тодда в задний двор, освещенный фонарями близлежащего бульвара.
– Благодарю вас, – произнес Тодд, протянув своему провожатому купюру в двадцать долларов. – Я вернусь с главного входа еще до окончания фильма.
Поблагодарив его за чек, капельдинер удалился.
Тодд достал сигарету, но выкурить не успел. Тошнотная волна подкатила к его горлу с такой внезапностью и силой, что он едва сумел защитить смокинг. Среди рвотной массы были виски, которое он пил в лимузине, пицца, которой закусывал виски, а также изрядная порция сыра и анчоусов, добавленных к пицце. Когда первое извержение закончилось (внутреннее чувство подсказывало, что за ним последует и второе), Тодду хватило присутствия духа, чтобы осмотреться по сторонам. К счастью, на дворе он был совершенно один и отвратительной сцены никто не видел и, что еще важнее, не снимал на пленку. Ее единственными свидетелями были останки прошлых премьер, груда стендов и кричащих афиш, которые рекламировали некогда демонстрировавшиеся в кинотеатре фильмы: Мел Гибсон на фоне буровато-багрового пламени, глаз Годзиллы, нижняя часть туловища какой-то девицы в очень короткой юбке. Тодд выпрямился и пошел прочь от зловонной лужи, направляясь через кладбище прежних кумиров в самый темный закуток двора, где никто не потревожил бы его помутненную голову. Из кинотеатра до него до сих пор доносились оружейные хлопки и собственный приглушенный голос «Давай же, выходи, сукин сын», – кричал он кому-то на экране.
К этому моменту, если фильм удался, публика должна была войти в раж, вожделея увидеть долгожданную кровавую расправу. Однако, кроме оглушающей фонограммы, никаких криков не слышалось. Очевидно, зрителей фильм не захватил. Это был полный провал.
Тодд ощутил новый рвотный позыв. Он потянулся рукой вперед, пытаясь ухватиться за что-нибудь, чтобы не свалиться с ног, и наткнулся на рекламную доску с профилем Тома Круза, которая повалилась на стоявшую позади нее рекламу «Титаника», та в свою очередь плюхнулась на «Могучего Джо Янга» и так далее и так далее. Доски обрушивались друг на друга, как выстроенное в ряд домино. Кинозвезды падали на корабли, корабли – на монстров, после чего все исчезали в беспросветной мгле, среди которой отличить их друг от друга было уже невозможно.
