– Слушай, заканчивай с этими своими штучками! – возмутился Тодд.
– Только при условии, что ты прекратишь вилять своей попкой перед моим носом, – рассмеялся Остин и отвесил Тодду третий, самый крепкий шлепок.
– Как бы там ни было, – не унимался Тодд, – плевать мне на то, что ты думаешь. Лично я собираюсь умереть красивым.
Его последняя фраза повисла в воздухе. Умереть красивым. Не слишком ли многого он хотел? Умереть красивым и никогда не стать таким, как бедный старый Дункан Макфарлейн. Никогда с ужасом не глядеть на свое нагое тело, приговаривая: «Господи, посмотри на меня, Господи, посмотри на меня, Господи…»
Два месяца спустя, когда Тодд уезжал из Флориды в Лос-Анджелес на кинопробу, он получил записку от Остина Харпера, который, предчувствуя, что они больше никогда не увидятся, счел необходимым сообщить, что был бы не прочь хорошенько пройтись по заднице Тодда «до самого Ки-Уэста и обратно». «Тогда, малыш, ты точно стал бы гладеньким», – писал Харпер.
«Кстати сказать, – добавил он в конце послания, – этот старый хрыч Макфарлейн неделю назад помер. Пытался посреди ночи самостоятельно принять ванну и захлебнулся в трех дюймах воды. Вот я и говорю, что более глупой вещи, чем старость, не придумаешь.
Оставайся гладким, парень. Тебе светит большое будущее. Я это точно знаю. Только не забудь меня поблагодарить, когда будешь получать свой "Оскар"».
Глава 2
– Эй, малыш?
Тодд плыл в какой-то темной пустоте, не чувствуя своего тела, которое, казалось, жило собственной независимой жизнью.
– Малыш, слышишь меня?
Несмотря на царивший вокруг мрак, Тодду было чрезвычайно приятно. Мир, в котором он пребывал, был лишен как людей, так и зверей. Вокруг не крутились алчные акулы, жаждущие поживиться его плотью. Если не считать обратившегося к нему голоса, Тодд отстранился от всего мирского и находил в этом состоянии блаженство.
– Слышишь меня, малыш? Если слышишь, пошевели пальцем.
Тодд знал, что это маленькая хитрость. Ловушка, чтобы опять заманить его в тот мир, где он когда-то жил, дышал и был несчастлив. Но он не желал туда возвращаться. Очень уж он казался хрупким, этот мир, слишком хрупким и слишком ярким. Тодду хотелось продолжать парить в пустынном мраке.
– Малыш… очнись. Это Донни.
Донни? Такого не может быть. Неужели это его старший брат Донни? Тот самый, с которым Тодд не общался уже несколько месяцев. И зачем, собственно говоря, ему вздумалось вытаскивать Тодда из такого приятного укрытия? Но, с другой стороны, если это не Донни, то кто еще? Никто, кроме Донни, не называл его малышом.
Тодд ощутил легкое волнение. Донни, слава богу, жил в Техасе. Что его могло сюда привести?
– Поговори со мной, малыш.
Тодд с большой неохотой попытался извлечь из себя нечто вроде ответа, но, когда открыл рот, с его губ сорвался такой глухой звук, точно он доносился с другой планеты.
– Донни?
– Ну, здорово! Должен сказать, что очень рад твоему возвращению на грешную землю.
Тодд почувствовал прикосновение его руки – ощущение такое же слабое и отдаленное, как и голос брата.
– Ты заставил нас слегка потрепыхаться.
– Почему… здесь… так темно? – спросил Тодд. – Попроси кого-нибудь включить свет.
– Все будет хорошо, приятель.
– Донни. Пожалуйста. Включи свет.
– Он включен, малыш. Все дело в том, что лицо у тебя забинтовано. Но с тобой все будет хорошо.
Лицо забинтовано…
Память постепенно стала возвращаться к Тодду. Он вспомнил события последних дней. Вспомнил, что собирался лечь под нож доктора Берроуза, который должен был подвергнуть его большой операции.
Последнее, что запечатлелось у него в памяти, были слова хирурга, который попросил его сосчитать в обратном порядке от десяти до одного. Считая и одновременно разглядывая улыбающееся лицо Берроуза, олицетворявшее само спокойствие, Тодд пытался угадать, какую работу произвел над своей внешностью доктор. Несомненно, в первую очередь изменения претерпел нос. А также морщинки вокруг глаз, которые…
– Вы считаете, Тодд? – осведомился Берроуз.
– Десять, девять, восемь…
Должно быть, потом шло семь. Но этого Тодд уже не помнил. Лекарства увлекли его в своего рода райский утолок, опустошенный и мрачный.
Теперь же он возвратился из этого странного, лишенного сновидений места. С ним рядом находился Донни, который прибыл из Техаса. Но почему? И почему – бинты? Зачем? Берроуз ничего не говорил о бинтах.
– У меня во рту пересохло, – шепнул Тодд.
– Погоди, парень, я мигом, – ласково ответил Донни. – Сейчас позову медсестру.
– Я был бы не прочь взбодриться… глоточком водки.
Донни тихонько прыснул.
– Попробуем организовать.
Тодд слышал, как брат встал и пошел к двери кликнуть сестру. Сознание в любую минуту могло его покинуть, и он ощущал, как вновь проваливается в пустоту, из которой его только что вытащил голос Донни, но теперь она не казалась ему такой благостной и приятной, как несколько минут назад. Тоддом овладело беспокойство; он пытался уцепиться за реальный мир, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснит, что с ним произошло.
– Где ты? – крикнул он брату. – Донни? Куда ты подевался?
Раздались поспешные шаги в его направлении.
– Я здесь, малыш. – Донни говорил таким ласковым тоном, какого Тодд никогда прежде от брата не слышал.
– Берроуз не говорил мне, что будет вот так.
– Тебе не стоит волноваться, правда-правда, – ответил Донни. Хотя Тодд и находился в полусознательном состоянии, он все же был способен отличить ложь от правды.
– Ты не слишком хороший актер, – произнес он.
– Только для семейного просмотра, – увернулся от ответа Донни, сжав руку Тодда. – Шучу.
– Да… да… – Едва он произнес это, как его переносицу пронзил приступ боли, которая распространилась в обе стороны по всему лицу и мгновенно переросла в мучительную агонию. – Господи! – задыхаясь, выпалил он. – Господи, избавь меня от этого.
Он почувствовал, как рука Донни покинула его; похоже, брат бросился в коридор, потому что оттуда донесся его громкий, исполненный отчаяния крик:
– Кто-нибудь сюда! На помощь! Господи! Скорей!
Голос Донни несколько унял волну страха. Тодд поднял руку к лицу, но бинты обвивали его голову так туго и плотно, словно были к ней приклеены. Он стал жадно глотать ртом воздух. Ему казалось, он умрет, если сию же минуту не сорвет со своего лица проклятую повязку. Задыхаясь, Тодд принялся сдирать ее ногтями. Ему позарез нужен был воздух.
