– Ну я ему покажу! Проклятый фриц.
– Разве ты сама не немка по материнской линии?
– Все равно он чертов фриц.
Тодд вместе с сестрой Кэрин – после тщательного изучения его менеджер пришла к заключению, что на эту особу можно положиться, – сидел на заднем сиденье принадлежавшего Максин «мерседеса». Медсестра была женщиной немногословной, но уж если открывала рот, то каждое слово произносила с особым ударением.
– Не понимаю, зачем было устраивать этот балаган. Что страшного в том, если даже кто-нибудь разнюхает правду? Подумаешь, сделал человек себе химический пиллинг и убрал несколько морщин. И что в этом такого?
– Фанаты Тодда не смогут принять такой новости о своем кумире, – ответила Максин. – У них сложилось некое незыблемое представление о Тодде Пикетте.
– По-ихнему, выходит, он совершил не слишком мужской поступок? – полюбопытствовала Кэрин.
– Может, мы все-таки перейдем к делу? – Бросив на медсестру выразительный взгляд через переднее зеркальце, Максин покачала головой, давая понять, что разговор, или по крайней мере эта его часть, закончен. Тодд, лицо которого было по-прежнему забинтовано, разумеется, ничего этого не видел.
– О чем задумался, Тодд? – обратилась к нему Максин.
– Интересно было бы знать, как скоро…
– Скоро, – не дав ему закончить, ответила Максин. – Очень скоро. Между прочим, я переговорила с Джерри Брамсом и передала ему слово в слово нашу просьбу. Через два часа он пришел ко мне и сказал, что у него есть как раз то, что нам нужно. Завтра утром я поеду посмотреть, что он хочет нам предложить.
– Он сказал тебе, где это находится?
– Где-то в горах. Очевидно, он отдыхал там в детстве. Думаю, это было в сороковых годах. Место совершенно безлюдное. Тебя там никто не потревожит.
– Да там же полно всякого дерьма. Автобусы, набитые экскурсантами. Там чуть ли не в каждом доме обреталась какая-нибудь знаменитость.
– Я тоже так считала. Но он поклялся, что этот дом в некотором смысле идеален. Никто даже не знает, как добраться до каньона, в котором он находится. Во всяком случае, так сказал Брамс. Но мы это еще проверим. Если дом тебе не подойдет, я продолжу поиски.
Днем в прибрежный домик Максин приехал доктор Берроуз, чтобы сделать Тодду перевязку. Это был воистину священный ритуал: Пикетт полулежал на дорогой софе, что стояла у выходящего на море окна, Максин поодаль готовила себе водку с содовой, а Берроуз – несмотря на возникшие трения минувшего дня, он вновь обрел былую самоуверенность – колдовал над бинтами, ведя ни к чему не обязывающий разговор о дожде и грязи на дороге.
– Сейчас веки будут немного слипаться, – предупредил Тодда доктор, – поэтому постарайтесь не открывать глаза, пока я их не промою.
Ничего ему не ответив, Тодд молча внимал стуку пульса в голове и шуму моря за окном.
– Будьте так любезны, – обратился Берроуз к Максин, – зашторьте слегка окна. Мне не хотелось бы, чтобы в глаза Тодда ударил яркий свет.
Тодд услышал, как Максин бросилась к окну, после чего раздался характерный шум опускающихся электрических жалюзи.
– Полагаю, так будет достаточно, – сказал Берроуз. Раздался щелчок, и гул прекратился. – А теперь мы посмотрим, как у нас дела Тодд, пожалуйста, не шевелитесь.
Затаив дыхание, Пикетт почувствовал, как доктор осторожно снял повязку с его лица. Тодду показалось, что вместе с марлей он лишился слоя кожи. Он услышал, как Максин слегка вздохнула.
– Что? – забеспокоился он.
– Вce хорошо, – успокоил его Берроуз. – Пожалуйста, не шевелитесь. Это очень тонкая процедура. Кстати сказать, в новой повязке я сделаю вам отверстия для глаз, поэтому вы сможете… Пожалуйста, спокойно… хорошо, хорошо… Вы сможете видеть.
– Максин?.
– Прошу вас, Тодд. Не шевелите мышцами.
– Я хочу, чтобы она сказала, как я выгляжу со стороны.
– Я пока ничего не вижу, Тодд.
Берроуз что-то шепнул сестре, но Тодд не сумел разобрать слов. Но он слышал, как повязка, от которой теперь его полностью освободили, упала в сосуд, издав влажный шлепок. Ему не составляло труда представить почему. Очевидно, она была пропитана его кровью и ошметками прилипшей к ней кожи. У Тодда свело в животе.
– Меня тошнит, – сказал он.
– Мне на минуту прерваться? – осведомился Берроуз.
– Нет, заканчивайте.
– Хорошо. Тогда я начинаю промывания, – произнес Берроуз. – Потом мы посмотрим, как заживает ваша кожа. Должен сказать, что на данном этапе она выглядит очень хорошо.
– Я хочу, чтобы на меня посмотрела Максин.
– Минуточку, – прервал его Берроуз. – Позвольте мне…
– Сейчас же, – упорствовал Тодд, подстегиваемый приступом тошноты. Подняв руку, он отстранил в сторону доктора, и тот покорно отступил. – Максин? – позвал ее Тодд.
– Я здесь.
Пикетт повернулся в сторону, откуда слышался ее голос.
– Подойди и взгляни на меня. Я хочу знать, как я выгляжу.
Раздался стук каблуков Максин по полированному полу.
– Быстрей. – Ее шаги ускорились, женщина подошла вплотную к Тодду. – Ну, что?
– Честно говоря, трудно сказать, пока не…
– Господи! Так я и знал! Так и знал, что он меня надует!
– Погоди, погоди, – затараторила менеджер. – Успокойся, все дело в том, что на тебе жутко много мази. Прежде чем впадать в панику, подожди, пока он обработает твою кожу. – Тодд потянулся к Максин, и она схватила его за руку. – Скорее всего, все будет хорошо, – сказала она, но ладонь у нее была липкой. – Просто нужно набраться терпения. Ну почему мужчины такие нетерпеливые?
– Ты сама нетерпелива, – напомнил ей Тодд.
– Пусть он доделает свое дело, Тодд.
– Ну что, признайся, что нетерпелива.
– Хорошо. Я тоже нетерпелива.
Принявшись за работу, Берроуз тщательно промыл веки и слипшиеся ресницы пациента. Резкий запах очистительного раствора ударил Тодду в нос, проникнув в самые пазухи.
– С возвращением, – произнесла Максин и высвободила свои пальцы из руки Тодда, словно смущенная его неожиданным порывом.
Минуты через две взгляд Тодда прояснился, а еще через две окончательно адаптировался к полумраку комнаты. Постепенно, шаг за шагом, к нему возвращалось привычное видение мира. Большое, наполовину зашторенное окно с защищавшим его снаружи от дождя козырьком; шикарная обстановка комнаты, индийский ковер, кожаная мебель; подвешенная под потолком абстрактная скульптура, выполненная в желтых, черных и белых тонах. Сросшиеся брови Берроуза и его застывшая нервная улыбка. Медсестра, которая оказалась хорошенькой блондинкой. И наконец, Максин с ее мертвенно-бледным лицом.
