– И это тебя расстраивает.
– Да.
– Может, лучше об этом просто не думать?
– Как я могу об этом не думать? – возразил он. – Само это место. Ты. Афиши. Кровать. Какой, по-твоему, я должен сделать вывод?
– Тот, который тебя устраивает, – посоветовала она – Почему тебе так важно всему давать объяснения? Помнишь, я тебя предупреждала: здесь все устроено по-другому.
Катя взяла его за руку, и они остановились. Из травы лилась привычная песнь кузнечиков и цикад, наверху выстроились знакомым узором звезды – но что-то в окружающем пространстве Тодду казалось странным. Словно его сомнения распространялись повсюду, как инфекция. Оттого, что он не мог понять, как умудрилась эта женщина прожить жизнь, о которой говорила, его видение мира превратилось в сущую неразбериху. Что он делал в этом месте, между шелестящей травой и сияющим звездами небом? Казалось, он внезапно перестал что-либо понимать. Кожа на лице вновь начала саднить, а глаза – жечь от боли.
– Успокойся, – ласково произнесла она, – не нужно ничего бояться.
– А я и не боюсь.
В некотором смысле это была правда. Его мучил не страх, а что-то более гнетущее. Пикетт чувствовал себя растерянным, лишенным всякой определенности.
Тогда он посмотрел на Катю, на ее безупречное лицо, и у него на душе сразу стало покойно. Что, если он немножко сошел с ума? Вернее сказать, они оба сошли с ума. Не лучше ли остаться с ней, разделив ее легкое помешательство, чем жить в одиночестве в жестоком и бескомпромиссном мире?
Приникнув к Катиным губам, Тодд запечатлел на них нежный поцелуй.
– За что? – улыбнулась она.
– За то, что мы здесь.
– Пусть даже ты считаешь меня немного не в себе?
– Этого я не говорил.
– Не говорил, но тем не менее считаешь. Думаешь, я живу в иллюзиях?
– Я просто следую твоему совету. Делаю то, что мне нравится. А сейчас мне нравится быть здесь, с тобой. На остальных же мне просто наплевать. Пусть катятся ко всем чертям!
– На остальных?
– Да, наплевать, – повторил он, махнув рукой в сторону города – Я имею в виду тех, кто прежде правил моей жизнью.
– Значит, ты посылаешь их ко всем чертям?
– Ко всем чертям!
– Мне это нравится. – Смеясь, Катя, в свою очередь, чмокнула его в губы.
– А теперь куда? – спросил Тодд.
– Вниз, к бассейну.
– Ты знаешь дорогу?
– Положись на меня. – И она еще раз его поцеловала. На этот раз Пикетт не позволил ей так легко оторваться от его рта. Скользнув под волосы, он обхватил ладонью ее шею; на это Катя ответила пылкими объятиями, прижавшись к Тодду с такой силой, будто собиралась проникнуть в него через кожу. Некоторое время после поцелуя они молча смотрели друг на друга, после чего Тодд наконец произнес:
– Кажется, мы собирались пройтись.
– Тогда пошли, – взяв его за руку, согласилась она. – К бассейну?
– Может, ты хочешь вернуться обратно?
– Для этого у нас будет уйма времени, – ответила Катя. – Давай сходим к бассейну, пока не стемнело.
Держась за руки, они спускались с горы в полной тишине – слова им были уже ни к чему.
На противоположной стороне каньона раздался одинокий лай койота – и сразу же был подхвачен другим сородичем, находившимся на той горе, что осталась позади Тодда и Кати. Тотчас к этому дуэту присоединились еще два койота, и через несколько секунд весь каньон залился многоголосым хором.
Когда Катя с Тоддом вышли на лужайку, по ней бежал тощий койот; направляясь к кустам, он устремил на людей виноватый взгляд. Стоило ему скрыться в подлеске, как звериный лай тотчас прекратился. На несколько секунд воцарилась тишина, которую нарушала лишь песнь насекомых.
– Как жаль, что все приходит в упадок, – посетовала Катя, глядя на открывшийся им вид. Несмотря на щадящий звездный свет, ничто не могло скрыть царившей здесь разрухи. Это поместье знавало куда лучшие времена: статуи с разрушенными руками и ногами, подчас упавшие или обросшие диким виноградом; треснутые и покрытые мхом плиточные дорожки; загаженный, разивший вонью бассейн.
– Что это? – спросил Тодд, указывая на одноэтажное сооружение в псевдоклассическом стиле, которое проглядывалось между растущими вокруг бассейна кипарисами.
– Это Бассейный дом. Давненько я туда не заходила.
– Мне бы хотелось на него взглянуть.
Здание оказалось гораздо крупнее и великолепнее, чем Тодду показалось с первого взгляда. В потолке были проделаны несколько стеклянных люков, и струившийся через них свет луны и звезд отражался от зеркальной поверхности мраморного пола. Посреди комнаты находился коктейль-бар с зеркалами из мраморного стекла и стеклянными полками. Несмотря на то, что бар давно был предан забвению, на полках до сих пор красовались бутылки бренди, виски и ликера.
– Вы часто пользовались бассейном? – поинтересовался Тодд.
– Здесь проходили лучшие вечеринки в Голливуде.
Их голоса эхом отражались от холодных стенок.
– И люди, которые здесь бывали, знали… – Катя на миг запнулась. – Они знали… – Не закончив фразы, она направилась к бару.
– О чем они знали? – спросил Тодд.
– Что нельзя ни о чем судить. – С этими словами она исчезла за стойкой бара и принялась разглядывать бутылки.
– Мне кажется, не стоит прикасаться к этой коллекции напитков, – счел своим долгом предупредить ее Тодд. – Если хочешь, в доме полно свежих запасов спиртного.
Ничего не ответив, Катя продолжала обследовать содержимое бара. Наконец остановившись на бутылке бренди, взяла ее за горлышко и наклонила вперед. Из-за зеркала послышался скрежет, как будто пришел в действие какой-то механизм, и оно разъехалось на три-четыре дюйма в стороны, обнажив небольшой сейф.
Тодд был заинтригован. Перепрыгнув через стойку бара, он подошел к Кате, чтобы посмотреть, что она делает. Очевидно, она пыталась справиться с замком, который тихонько клацал, когда его переключали туда-сюда.
– А что там находится? – полюбопытствовал он.
– Там у нас хранилась записная книжка…
– У нас?
– У меня с Зеффером. Мы завели ее развлечения ради.
– И что же вы в ней записывали?
– Заметки о вечеринках, – слегка улыбнулась она. – Кто, что и для кого сделал. И сколько раз.
– Ты шутишь?
Она еще раз повернула замок и, когда он наконец подался, надавила на ручку. Прогнившая резиновая перемычка с треском порвалась, и дверца резко распахнулась.
