– Посмотри, нет ли там свечей, – попросила она Тодда, – в буфете между колоннами.
Тодд отыскал на полках три коробки обыкновенных белых свечей. Одна из них оказалась открыта, вероятно, поэтому ее содержимое за несколько жарких сезонов превратилось в монолитную восковую массу. Однако две другие коробки не пострадали, и под слегка подпортившимся верхним рядом нашлись вполне пригодные к употреблению свечи. Шесть из них Тодд поставил на стойке бара, предварительно накапав расплавленного воска.
Мягкий желтый свет разлился по мраморному интерьеру комнаты. Благодаря особому устройству стен шуршание горящих фитилей, казалось, многократно усиливалось. Как ни странно, они издавали звуки, очень похожие на чьи-то голоса. Тодд даже огляделся вокруг, ожидая, что кто-нибудь вот-вот выпорхнет из-за колон.
– A, voila, – воскликнула Катя, погружая руку в глубину сейфа.
Выудив оттуда небольшую толстую тетрадь вместе со связкой фотографий, она положила, их на освещенную свечами стойку бара. Записная книжка, переплетенная темно-красной кожей, больше смахивала на дневник. Катя с интересом открыла ее.
– Взгляни, – сказала она, явно радуясь своей находке.
Тодд взял тетрадь и пролистал ее. Почти три четверти страниц оказались исписаны, причем некоторые из них были разбиты на две графы. Тодд открыл первую попавшуюся страницу, которая разделялась на колонки. В левой из них перечислялись имена, но разгадать значение правой ему оказалось не под силу. Иногда в ней значились чьи-то имена, но гораздо чаще фигурировали буквы и символы, порой напоминавшие странные математические записи. Его недоумение немало позабавило Катю.
– Относись к этому как к наследию истории, – не переставая дразнить его улыбкой, произнесла Катя.
– Какой такой истории?
– Истории лучших времен.
Тодд полистал страницы еще раз. Время от времени ему попадались на глаза знакомые имена: Норма Толмадж, Теда Бара, Джон Джилберт, Клара Боу. Все они были в свое время кинозвездами.
– Ты их всех знала? – спросил он Катю.
– Да, конечно. Тот, кто хотел поразвлечься, всегда приезжал ко мне в каньон. Каждый уик-энд мы устраивали вечеринки. Иногда у бассейна, иногда в доме. А иногда мы организовывали охоту по всему каньону.
– Охотились на зверей?
– Нет. На людей. Люди исполняли роли зверей. Мы их подстегивали кнутами, заковывали в цепи и… Ну, ты сам понимаешь.
– Кажется, начинаю понимать. Ну и ну. Как я погляжу, тут бывал даже Чарли Чаплин.
– Да, причем частенько. Обычно он приезжал со своими девчушками.
– Девчушками?
– Он любил совсем молоденьких.
Тодд в недоумении поднял бровь.
– И ты не возражала?
– Я противник всех «нельзя». Их исповедует тот, кто боится собственных инстинктов. Разумеется, когда живешь среди людей, приходится следовать общепринятым правилам. В противном случае рискуешь провести всю жизнь за решеткой. Тебя запрут на замок и выкинут ключ. Но здесь, в моем каньоне, жизнь течет совсем по-другому. Его назвали каньоном Холодных Сердец, потому что считали, что у меня душа как лед. Но какое мне дело до того, что болтают люди? Пусть говорят, что хотят, и платят деньги за маленькие радости в жизни. Я же хочу, чтобы в моем королевстве люди свободно предавались удовольствиям. Хочу, чтобы здесь никому не грозили осуждение и наказание. Видишь ли, это своего рода Эдем. Не хватает только змея. И ангела, чтобы тебя отсюда изгнать, когда ты сделаешь что-нибудь дурное. А почему? Потому что ничего дурного не существует.
– Так уж совсем ничего?
Когда Катя взглянула на него, в ее глазах играл огонек.
– О, ты, верно, имеешь в виду убийство? Один раз, а может, два у нас в гостях были и убийцы. А также сестры, принудившие к половой связи своих младших братьев. И сыновья, трахавшие своих матерей. И даже один мужчина, который заставлял детей сосать ему член.
– Что?!
– Ха! Что, потрясен? А между тем его звали Лоуренс Скимпелл. Красивее мужчины мне не довелось встречать в жизни. Он сошелся с «Уорнер Бразерс», где пообещали сделать его звездой. И не просто звездой, а суперзвездой. Но однажды на студию заявилась одна особа и заявила, что у нее от Скимпелла ребенок. Уорнеры, будучи людьми законопослушными, решили уладить дело полюбовно. Предложили ей деньги и заверили, что со временем оформят усыновление ребенка. Каково же было для них узнать, что на самом деле Скимпелл является не отцом ребенка, а его любовником!
– О боже!
– Больше о Лоуренсе Скимпелле мы никогда ничего не слышали.
– Занятно. Но я не верю ни единому слову из этой истории.
Она рассмеялась с таким видом, как будто и вправду в своем рассказе немного приврала.
– Оказывается, твое имя тоже здесь присутствует, – заметил Тодд. наткнувшись на упоминание Кати Люпи. – Рядом с большим списком мужских имен…
– О, это мы устраивали соревнование.
– И ты была с каждым из этих мужчин?
– Это был мой каньон. И сейчас он мой. Я делаю здесь все, что хочу.
– И позволяешь другим делать все, что они хотят?
– В той или иной степени. – Она вернула Тодду книгу. – Видишь символы рядом с именами?
Тодд кивнул, хотя и не слишком уверенно. Разговор принял такой оборот, который был ему не слишком по душе. Одно дело говорить о свободе в каньоне Холодных Сердец, но совсем другое – позволять Кате хвастаться рассказами о том, как дети сосут мужской член.
– Каждый из символов имеет свое значение, – произнесла она. – Посмотри вот сюда. Эта тильда означает змею. А вот эта узловатая веревка говорит, что кого-то связывали. Чем больше узлов на веревке, тем сильнее человек хотел быть связанным. Например, вот здесь… Бэрримор… у него на веревке шесть узлов. Значит, он хотел, чтобы его очень крепко связали. А здесь изображены язычки пламени. Это означает…
– …Что ему нравилось, когда его поджигали?
– Что он был слишком нетрезв. В последнее время я перестала его приглашать, потому что напивался он до неприличия. От его присутствия не было никакого удовольствия.
– Значит, ты все-таки вершила некоторое правосудие.
– Да, пожалуй, – немного поразмыслив, ответила Катя.
– А он не разболтал вашего секрета, другим? После того, как ты перестала его приглашать? Не стал трепаться направо и налево о том, что здесь происходило?
– Конечно нет. А о чем он мог порассказать? Даже у него были свои правила приличия. Кроме того, в этом бассейне в то или иное время побывала половина Голливуда. А другая половина была весьма не прочь последовать примеру первой. Никто ничего не говорил, но все всё знали.
