— Нет, — сказал Шервуд. — Я это нутром чувствую. Я ее потеряю.
— Что это ты рассопливился? — пожурила Фрэнни.
Она забрала у него ободранный прутик и выбросила, ухватила Шервуда за руку и подняла на ноги.
— Роза думает, что Стип где-то поблизости.
— О господи.
Он бросил взгляд в сторону улицы. Фрэнни уже успела туда посмотреть — там было пусто. По крайней мере, пока.
— Может, нам лучше выйти через заднюю дверь, — предложил Шервуд. — Там сад и калитка, через которую можно попасть на Капперс-лейн.
— Неплохая мысль, — одобрила Фрэнни, и они вместе вернулись в дом, прошли по коридору туда, где стояла Роза.
— Мы выходим через…
— Я слышала, — сказала Роза.
Шервуд через кухню уже добрался до задней двери и теперь пытался ее открыть. Дверь заело. Он осыпал ее проклятиями, пинал, пробовал снова. Пинки помогли или проклятия, но дверь открылась, хотя петли громко запротестовали, а прогнившее дерево у ручки грозило рассыпаться. За дверью была зеленая стена — кусты и деревья, которые прежде были маленьким раем семейства Доннели, а теперь превратились в джунгли. Фрэнни не стала медлить. Она устремилась в эту чащу, продираясь сквозь нее, поднимая неторопливые облачка семян. Роза на нетвердых ногах, хрипло дыша, двинулась следом.
— Я вижу калитку! — крикнула Фрэнни Шервуду.
Она была в пяти-шести шагах от нее, когда Роза сказала:
— Мои мешки! Я оставила мои мешки.
— Забудь о них! — посоветовала Фрэнни.
— Не могу, — ответила Роза, повернулась и пошла назад к дому. — В них моя жизнь.
— Я их притащу, — сказал Шервуд, радуясь, что от него может быть польза.
Он устремился к дому, а Фрэнни крикнула вслед, чтобы он поторапливался.
Когда он исчез, наступило какое-то странное спокойствие. Две женщины казались такими маленькими среди окружавших их подсолнухов и гортензий, в пышных розовых бутонах жужжали пчелы, на платане верещали дрозды. На несколько мгновений они нашли здесь прибежище и чувствовали себя в безопасности.
— Я подумала… — сказала Роза.
Фрэнни повернулась к ней. Роза, не мигая, смотрела на солнце.
— Что?
— Может, лучше просто лечь здесь и умереть. — По лицу Розы блуждала улыбка. — Лучше не знать… Лучше даже не спрашивать…
Она уцепилась руками за бинты и потянула.
— Лучше истечь…
— Не надо! Бога ради! — Фрэнни оторвала ее руки от бинтов. — Ты не должна этого делать.
Роза не отводила глаз от солнца.
— Не должна? — переспросила она.
— Не должна, — подтвердила Фрэнни.
Роза пожала плечами, словно ее попытка сорвать бинты была всего лишь минутным капризом, и опустила руки.
— Обещай, что больше не будешь этого делать, — потребовала Фрэнни.
Роза кивнула. Непосредственное выражение ее лица было почти детским.
«Господи, до чего она странное существо, — подумала Фрэнни. — То в страх вгоняет, мечет громы и молнии, то с сарказмом говорит о родстве Джекоба и Уилла, а то — сама невинность, дитя, жалующееся, когда его наказывают. И все это проявления истинной Розы, каждое по-своему указывает на то, кем была эта женщина в жизни; хотя, вероятно, самое подлинное "я" Розы находится под бинтами, стремится истечь…»
Только теперь, когда с этой маленькой слабостью было покончено, мысли Фрэнни вернулись к Шервуду. Что он копается, черт возьми? Сказав Розе, чтобы оставалась на месте, Фрэнни направилась в дом, на ходу окликая Шервуда. Ответа не последовало. Она пересекла кухню, вошла в коридор. Входная дверь все еще была открыта. Ни снизу, ни сверху не доносилось ни звука.
А потом он вдруг появился перед ней, вышел, едва не падая, из комнаты Розы, глаза широко раскрыта, рот распахнут.
Шервуд испустил тихий стон. Следом за ним шел Стип, сжимая руками его шею. Они появились так неожиданно, что потрясенная Фрэнни отшатнулась в ужасе.
— А ну, отпусти его! — закричала она на Стипа.
При звуках ее пронзительного голоса каменное выражение на лице Джекоба словно треснуло, и он, к немалому ее удивлению, отпустил Шервуда. Стон затих, и Шервуд — ноги под ним подкосились — стал падать лицом вперед. Фрэнни не смогла его удержать, и он упал, распростерся на полу, увлекая ее за собой — она хлопнулась на колени рядом.
Только теперь Стип заговорил.
— Это не он, — сказал он тихо.
Фрэнни подняла на него взгляд, виновато подумав (несмотря на ужас и смятение, охватившие ее), что в ее памяти сохранился другой Стип. Он не был тем дьяволом отталкивающей наружности, какого она воображала, когда вспоминала того, кому передала дневник. Он был красив.
— Кто вы такие? — сказал Стип, глядя на брата и сестру.
— Уилла здесь нет, — ответила Фрэнни. — Он уехал.
— О господи… — пробормотал Стип, отступив по коридору.
Он отошел, может быть, ярда на три, когда Роза произнесла:
— Еще одна ошибка?
Фрэнни не стала оборачиваться. Все ее внимание было приковано к Шервуду, который по-прежнему лежал на полу и ловил ртом воздух. Она подвела руку под его голову и слегка приподняла ее.
— Как ты? — спросила она.
Он уставился на нее, губы двигались, пытаясь ответить, но ему это не удавалось. Он снова и снова облизывал губы, потом попытался еще раз, но не смог выдавить ни звука.
— Ну, ничего, — сказала Фрэнни. — Все будет в порядке. Сейчас мы с тобой выйдем на свежий воздух.
Даже теперь она полагала, что ее вмешательство спасло брата. Крови на нем не было, никаких следов нападения. Просто нужно увести его из этого ужасного места туда, где подсолнухи и розы. Стип не станет их задерживать. Он обознался в темной комнате, решил, что перед ним Уилл. Теперь он понял свою ошибку и не станет их преследовать.
— Ну, — сказала она Шервуду, — давай вставать.
Она вытащила руку из-под брата и подвела под него обе, чтобы помочь Шервуду сесть. Но он лежал, устремив взгляд на ее лицо и облизывая губы.
— Шервуд, — сказала Фрэнни, предпринимая еще одну попытку.
Теперь она почувствовала, как дрожь прошла по его телу. И в эту же минуту он перестал дышать.
— Шервуд! — Она стала его трясти. — Не надо.
Вытащила из-под него руки, открыла ему рот, собираясь делать искусственное дыхание. Роза что-то говорила у нее за спиной, но Фрэнни не слышала. Да и не хотела слышать сейчас. Она прижалась ртом к его губам и сделала выдох, нагнетая воздух в его легкие. Потом надавила ему на грудь, чтобы вышел воздух, снова выдохнула. Фрэнни повторяла это снова и снова. Но в нем не было признаков жизни. Ни малейших. Его несчастное тело просто перестало жить.
