— Я мог бы быть Джекобом, — сказал он.
— Думаю, мог бы, — согласилась она. — Но это не так забавно. Придумай что-нибудь еще.
— Еще был Джосая. И Майкл. И Стюарт. И Роберто…
Она двигалась в ритм словам. Столько мужчин, чьи имена и профессии он присвоил себе, чтобы распалить ее. Он становился ими на час или на день, редко дольше.
— Мне нравилась эта игра, — сказал он.
— Но больше не нравится?
— Если бы мы знали, кто мы…
— Теперь потише.
— …тогда, может, не было бы так больно.
— Это не имеет значения. Пока мы вместе. Пока ты во мне.
Теперь они были как одно целое, так тесно прижавшись друг к другу и переплетясь телами, что разделить их, казалось, невозможно.
Она снова стала рыдать, с каждым толчком из ее груди вырывался вздох. Имена по-прежнему срывались с ее губ, но это были только обрывки.
— Сил… Бе… Ганн…
У нее не осталось ничего, кроме блаженства, ощущения его члена, его губ. А он и вовсе умолк. Было только его дыхание, которое залетало ей в рот, словно он хотел оживить ее из мертвых. Глаза его были открыты, но он не видел ее лица, пламени свечей, дрожавшего вокруг. Это были только неясные очертания, проблески света и тьма, пульсирующая кругом, тьма наверху, свет внизу.
Это заставило его застонать.
— Что такое? — спросила Роза.
— Я… не знаю.
Это было мучительно — видеть перед собой то, что он видел, и не понимать, что это такое, — словно музыкальный фрагмент, вырванный неизвестно откуда. Будто ноты снова и снова звучали в его голове. Но, несмотря на боль, которую причиняло это видение, он не хотел, чтобы оно исчезло. В нем было нечто, вызывающее воспоминание о какой-то тайне, об этом он никогда не говорил даже с Розой. Воспоминание казалось слишком уязвимым, слишком хрупким.
— Джекоб?
— Да?..
Он посмотрел на нее, и призрак исчез.
— Мы что — уже закончили?
Ее рука нырнула в его пах, схватила член. Он быстро терял твердость, хотя половина его длины еще оставалась в ней. Он попытался снова войти в ее глубины, но член сжался гармошкой, не в силах преодолеть сопротивление ее ануса, и после двух-трех безуспешных попыток вышел наружу. Она недовольно на него посмотрела.
— И это все?
Он убрал член в брюки и поднялся.
— Пока все.
— Так что — теперь ты будешь трахать меня в рассрочку? — спросила она, опуская юбку и закрывая промежность, и села. — Я пустила тебя к себе в задницу, хотя мне этого и не хотелось, а ты даже не взял на себя труд кончить.
— Я отвлекся, — сказал он, поднимая пальто и просовывая руку в рукав.
— Это на что же?
— Точно не знаю, — отрезал Джекоб. — Послушай, женщина, о чем тут говорить? Ну недотрахались. Дотрахаемся в другой раз.
— Не думаю, — ответила она с презрением.
— Вот как?
— Думаю, нам давно пора расстаться. Если у нас не будет детей, все это не имеет смысла.
Он сверлил ее взглядом.
— Ты это серьезно?
— Да. Определенно. Серьезнее не бывает.
— Ты понимаешь, что говоришь?
— Очень даже понимаю.
— Ты об этом пожалеешь.
— Не думаю.
— Ты будешь вопить, как резаная, когда захочешь трахаться.
— Полагаешь, я так жажду твоих ласк? Господи боже мой, как ты заблуждаешься! Я ведь с тобой играю. Делаю вид, что возбуждаюсь, но на самом деле вовсе тебя не хочу.
— Это неправда.
Она услышала обиду в его голосе и удивилась. Такое случалось редко и, как все редкое, было дорого. Роза сделала вид, что ничего не заметила, потянулась к потертой кожаной сумке и достала зеркало. Пересела ближе к свечам и стала разглядывать свое отражение.
— А вот и правда, — не сразу сказала она. — Если между нами и было что-то, теперь оно умирает, Джекоб. Может, я когда-то и любила тебя, но уже забыла, как это бывает. И, откровенно говоря, вспоминать не хочется.
— Отлично.
Она поймала отражение Джекоба в зеркале и увидела, что он расстроен. Такое случалось еще реже.
— Как тебе угодно, — пробормотала она.
— Я думаю…
— Да?
— Мне хотелось бы какое-то время побыть одному…
— Здесь?
— Если ты не возражаешь.
Он щелкнул пальцами — в воздухе возникло огненное перышко, подпрыгнуло и погасло у него над головой. Ее не интересовал этот его дар. У нее были и свои знания, усвоенные мимоходом, как Стип усвоил свои. Так подхватывают шутки или сыпь.
«Пусть побудет один, — подумала она, — поразмышляет».
— Потом поешь? — спросила она, как заботливая жена, испытывая при этом какое-то извращенное удовольствие.
— Вряд ли.
— У меня пирог с мясом, если захочешь чего-нибудь.
— Неужели?
— Несмотря ни на что, мы можем поддерживать человеческие отношения.
Он выпустил из пальцев еще одну огненную стрелу.
— Не знаю. Может быть.
Она вышла, оставив Стипа наедине с его мыслями.
X
Пройдя половину пути от развилки до здания Суда, Уилл услышал за спиной скрип плохо смазанных колес. Он повернул голову и через плечо увидел не одну, а сразу две велосипедные фары. Выдохнув замысловатое ругательство, он остановился и стал ждать, пока Фрэнни и Шервуд с ним поравняются.
— Возвращайтесь домой, — сказал он вместо приветствия.
— Нет, — ответила Фрэнни, переводя дыхание. — Мы решили идти с тобой.
— Вы мне не нужны.
— Мы живем в свободной стране, — заметил Шервуд. — И можем идти куда хотим. Так, Фрэнни?
— Помолчи, — ответила Фрэнни и посмотрела на Уилла. — Я только хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
— Зачем тогда ты взяла его? — спросил Уилл.
— Потому что… он сам напросился. Он не доставит хлопот.
Уилл покачал головой.
— Я не хочу, чтобы вы заходили внутрь.
— Мы живем в свободной… — начал было Шервуд, но Фрэнни его оборвала:
— Хорошо, мы туда не пойдем. Подождем тебя снаружи.
Понимая, что на меньшее она не согласится, Уилл двинулся дальше в сторону Суда, Фрэнни и Шервуд — следом. Он не обращал на них внимания, пока не добрался до живой изгороди перед Судом. Только тогда повернулся и сказал шепотом, что если они пикнут, то все испортят, и он больше никогда не станет говорить с ними. После этого предупреждения Уилл нырнул в стену боярышника и по заросшему травой склону направился к дому. В темноте он казался больше и напоминал громадный мавзолей, но Уилл видел, что окна светятся. Когда он шел на мерцание огня по коридору, его сердце наполнилось восторгом.
