Он снова посмотрел на Уилла.
— Дело дрянь, Уилл. Болезнь. Мы все на это насмотрелись и знаем, как оно бывает. Но со мной этого не случится.
Судя по всему, Патрик был готов сражаться до конца, но в его голосе сквозило, что он смирился с поражением.
— Пару ночей назад мне приснился сон. Я был в лесу, в темном лесу. И совсем раздетый. Но ничего сексуального. Просто раздетый. И я знал, что все эти штуки ползут на меня. Некоторые нацелились на мои глаза. Другие — на мою кожу. Каждый хотел получить кусочек. Проснувшись, я подумал: не допущу, чтобы это случилось. Не буду сидеть и смотреть, как меня разбирают на кусочки.
— Ты говорил об этом с Бетлинн?
— О разговоре с Франком — нет. У меня встреча с ней завтра днем. — Он откинул голову на подголовник и закрыл глаза. — Тебе будет приятно узнать: мы много говорили о тебе. До знакомства с тобой она тебя всегда так точно чувствовала. Теперь от нее не будет пользы. Как и от всех, кто без толку пытался сообразить, что тобою движет.
— Ну, это не такая уж тайна, — сказал Уилл.
— В ближайшее время, — лениво заметил Патрик, — мне будет ослепительное откровение о тебе, и все сразу встанет на свои места. Почему мы оставались вместе. Почему расстались.
Он открыл один глаз и, прищурившись, посмотрел на Уилла.
— Ты, кстати, был вчера в «Кающемся грешнике»?
Уилл не был уверен.
— Может быть, — сказал он. — А что?
— Приятель Джека сказал, что видел, как ты выходил оттуда, и вид у тебя был такой, будто ты только что сильно напроказил. Я, конечно, защитил твою честь. Но ведь это был ты?
— Откровенно говоря, не помню.
— Ой-ой, что-то я не часто слышу такие слова в последнее время. Все стали такие чистые и трезвые. Значит, не помнишь? Уилл, ты ископаемое. Хомо Кастро образца тысяча девятьсот семьдесят пятого года. — Уилл рассмеялся. — Примитивная обезьяна с прущим наружу либидо и постоянно масляным выражением лица.
— Да, случались безумные ночки.
— Определенно случались, — грустно сказал Патрик. — Но я не хочу повторения. А ты?
— Честно?
— Честно. Со мной такое случалось, и это было здорово. Но сейчас все прошло. По крайней мере, для меня. Теперь я образую связи с чем-то другим.
— И как ты себя при этом чувствуешь?
Глаза Патрика снова были закрыты, голос звучал ровно.
— Замечательно, — сказал он. — Иногда я чувствую, что Бог где-то рядом. Подле меня.
Он замолчал — такое молчание обычно предваряет нечто важное. Уилл тоже молчал — ждал, что дальше. Наконец Патрик сказал:
— У меня есть план, Уилл.
— Какой?
— План на тот случай, если болезнь совсем меня одолеет.
И снова молчание. Уилл ждал.
— Я хочу, чтобы ты был здесь, Уилл, — сказал Патрик. — Хочу умереть, глядя на тебя. И чтобы ты смотрел на меня.
— Тогда так оно и будет.
— А может, и нет, — сказал Патрик ровным и спокойным голосом, но за опущенными веками собирались слезы и бежали по щекам. — Ты можешь оказаться где-нибудь в центре Серенгети.
[24]
Кто знает? Может, ты все еще будешь в Англии.
— Не буду…
— Ш-ш-ш. Позволь мне договорить. Я не хочу, чтобы кто-то тебе рассказывал, что тут было и чего не было, а ты не знал, верить или нет. Поэтому я хочу, чтобы ты знал: я собираюсь умереть так же, как жил. С удобствами. В здравом уме. Джек меня поддерживает. И конечно, Рафаэль. И, как я уже сказал, я хочу, чтобы и ты был здесь.
Он замолчал, вытер слезы со щек тыльной стороной ладоней и продолжал говорить в той же сдержанной манере:
— Но если тебя не будет… Если случится какая-то неувязка, если Рафаэль и Джек попадут в какую-нибудь историю… Мы пытаемся закрыть все юридические проблемы, чтобы ничего такого не случилось, но вероятность все равно остается… Я хочу быть уверенным, что ты все это разрулишь. Ты дока в таких делах. Тебя на мякине не проведешь.
— Я сделаю все, чтобы не было никаких проблем, не волнуйся.
— Хорошо. Ты снимаешь гору с моих плеч. — Не открывая глаз, он протянул руку и безошибочно нащупал руку Уилла. — Ну как я держусь?
— Великолепно.
— Не люблю плакс.
— Тебе можно.
Последовала пауза. Теперь, когда вопрос был решен, уже не такая мучительная.
— Ты прав, — сказал наконец Патрик. — Мне можно.
Уилл бросил взгляд на часы.
— Мне пора, — сказал он.
— Ступай, милый. Ступай. Я не буду вставать, если не возражаешь. Я чувствую слабость.
Уилл подошел и обнял его прямо на стуле.
— Я тебя люблю, — сказал он.
— И я тебя. — Он вцепился в руки Уилла и с силой сжал их. — Ты ведь это знаешь. То есть для тебя это не пустые слова?
— Да, знаю.
— Жаль, что так мало времени, Уилл…
— И мне жаль, — сказал Уилл. — Мне о многом нужно тебе рассказать, но боюсь опоздать на самолет.
— Нет, Уилл, я хочу сказать, мне жаль, что так мало времени мы пробыли вместе. Жаль, что не узнали друг друга лучше.
— У нас еще будет время.
Пат еще секунду не выпускал рук Уилла.
— Недостаточно.
Он неохотно разжал пальцы и отпустил его.
Часть пятая
ОН НАЗЫВАЕТ ТАЙНУ
I
1
Домой в Англию на излете лета. Августовские звезды уже попадали, а скоро за ними последуют и листья. Страсть и старость торопятся одна за другой.
С возрастом ты вдруг обнаруживаешь, что годы летят быстрее, сказал ему сто лет назад Марчелло, старая мудрая королева из бара «Дружки» в Бостоне. Уилл тогда, конечно, не поверил. И только в тридцать один или в тридцать два понял, что в этом наблюдении есть зерно истины. В конечном счете время не на его стороне; оно сезон за сезоном, год за годом набирало скорость. Он и оглянуться не успел, как ему исполнилось тридцать пять, а там уже и сорок на носу; если в юности он думал, что участвует в марафонском забеге, то теперь выяснилось, что он таинственным образом стартовал на стометровку. Исполненный решимости добиться серьезных успехов, прежде чем гонка закончится, он каждую минуту жизни отдавал фотографии, но это было слабое утешение. Публиковались книги, вырезались и подшивались рецензии, а животные, которых он видел в их последние дни, попадали в руки таксидермистов. Повернуть жизнь назад невозможно. Разные вещи уходили из нее и не возвращались: виды, надежды, годы.
