Закусив губу, она смотрела, как он рассеянно ходит туда-сюда, не в силах унять боль. Потом он остановился и, обернувшись к ней, заговорил вновь:
– Помнишь еще одну вещь, о которой сказал отец? Он сказал, что мы должны строить небесную республику на своей родине. Сказал, что других мест для нас нет. Теперь я понимаю, что он имел в виду. Ах, как это горько! Я-то думал, он говорит только о лорде Азриэле и его новом мире, а он говорил о нас, обо мне и о тебе. Мы должны жить в своих мирах…
– Спрошу алетиометр, – сказала Лира. – Уж он-то знает. И как я раньше не догадалась!
Она села, вытирая щеки ладонью, и протянула другую руку за рюкзачком. Она носила его с собой повсюду; думая о ней в грядущие годы, Уилл часто будет представлять ее себе с этой маленькой сумкой за плечами. Убрав волосы за уши быстрым движением, которое он так любил, она вынула прибор, завернутый в черный бархат.
– Разглядишь? – спросил он, хотя луна светила ярко, символы на циферблате были совсем крохотными.
– Я помню, где что, – ответила она. – Я их все наизусть выучила… Помолчи-ка…
Она скрестила ноги и натянула на колени юбку, чтобы положить на нее алетиометр. Уилл оперся на локоть и наблюдал за ней. Яркий лунный свет, отражаясь от белого песка, заливал ее сиянием, которое будто бы исходило откуда-то изнутри ее самой; глаза у нее блестели, а на лице было такое серьезное, сосредоточенное выражение, что Уилл влюбился бы в нее снова, если бы эта любовь уже не владела всем его существом.
Глубоко вздохнув, Лира взялась за головки. Но всего через несколько секунд остановилась и повернула прибор.
– Не так, – коротко сказала она и начала опять.
Уилл наблюдал за ее милым лицом. И поскольку он знал его очень хорошо – ведь он столько раз видел, как меняют его радость и отчаяние, печаль и надежда, – ему стало ясно, что дело не ладится. Обычно Лира быстро приходила в состояние внутренней концентрации, при котором ее лицо становилось спокойным и безмятежным. Теперь же она казалась несчастной и сбитой с толку: прикусывала губу, все чаще моргала и медленно, точно в недоумении, переводила взгляд с одного символа на другой, вместо того чтобы уверенно следить за прыгающей по циферблату стрелкой.
– Нет, – сказала она, качая головой, – не пойму, что делается… Я же так хорошо его знаю, но почему-то не могу понять, что он говорит…
Она испустила долгий судорожный вздох и снова повернула прибор. В ее руках он выглядел странным и неуклюжим. Пантелеймон, мышонок, шмыгнул к ней на колени и положил свои черные лапки на стекло, вглядываясь в разные символы по очереди. Лира покрутила одну головку, затем другую, затем опять перевернула весь прибор целиком – и подняла на Уилла глаза, полные паники.
– Ах, Уилл! – воскликнула она. – Я не могу! Разучилась!
– Тс-с, – сказал он, – не волнуйся. Это умение – оно по-прежнему где-то у тебя внутри. Надо просто успокоиться и найти его там. Не напрягайся. Лучше расслабься, и оно отыщется само…
Она сглотнула, кивнула, сердито протерла глаза тыльной стороной ладони и сделала несколько глубоких вдохов; но он видел, что она все еще слишком напряжена. Положив руки ей на плечи, он почувствовал, как она дрожит, и крепко обнял ее. Высвободившись, она снова взялась за алетиометр. Смотрела на символы, крутила головки – но невидимые лестницы смысла, по которым она прежде спускалась так легко и уверенно, пропали без следа. Она просто не понимала, что означают все эти символы.
Отвернувшись, она прижалась к Уиллу и с отчаянием сказала:
– Ничего не выходит… я вижу… это ушло навсегда… оно появилось, когда было нужно для всего, что мне предстояло сделать, – для того, чтобы спасти Роджера, а потом для нас двоих… а теперь исчезло, кончилось, просто покинуло меня… Я этого боялась, потому что в последнее время все стало так трудно – то ли я плохо видела картинки, то ли пальцы не слушались или еще что, только все стало по-другому; мое умение покидало меня, уходило понемножку неизвестно куда… а теперь оно ушло совсем, Уилл! Мы его потеряли! Оно больше никогда не вернется!
И она горько, безутешно зарыдала. Ему оставалось только обнимать ее. Возразить было нечего, потому что он сознавал ее правоту.
Вдруг оба деймона ощетинились и подняли головы. Уилл с Лирой тоже что-то почувствовали и вслед за ними поглядели на небо. К ним приближался свет – и у него были крылья.
– Это, наверное, та женщина-ангел, – догадался Пантелеймон.
Он был прав. Мальчик, девочка и двое деймонов смотрели, как Ксафания, распластав крылья еще шире, опускается на песок. Хотя Уилл провел много времени в обществе Бальтамоса, новая встреча с ангелом потрясла его. Они с Лирой крепко держались за руки, глядя, как к ним идет это существо, озаренное светом иного мира. Ксафания была обнажена, но это не имело значения; да и какая одежда подошла бы ангелу? Они не могли бы сказать, молода она или стара, но на ее суровом лице было написано сочувствие, и Уиллу с Лирой сразу стало ясно, что она знает все их сокровенные мысли.
– Уилл, – сказала она, – я пришла, чтобы просить тебя о помощи.
– Меня? Как же я могу вам помочь?
– Я хочу, чтобы ты показал мне, как закрывать отверстия, проделанные ножом.
Уилл сглотнул.
– Я покажу вам, – ответил он, – а вы взамен не могли бы помочь нам?
– Не так, как ты думаешь. Я вижу, о чем вы сейчас говорили. Ваша печаль оставила в воздухе след. Это не утешение, но поверь мне: все, кто знает о вашей беде, переживают вместе с вами, однако существует рок, которому вынуждены подчиняться и слабые, и сильные. Даже ради вас я не могу изменить порядок вещей.
– Почему… – начала Лира слабым, дрожащим голосом, – почему я больше не понимаю, что говорит алетиометр? Что со мной случилось? Это было единственное, что я умела хорошо, и оно куда-то пропало… просто исчезло, как будто этого никогда и не было…
– Раньше ты понимала его по наитию, – ответила Ксафания, поглядев на нее, – а теперь сможешь восстановить это умение трудом.
– И сколько времени это займет?
– Всю жизнь.
– Так долго…
– Но после целой жизни трудов и раздумий твое умение станет даже лучше, поскольку будет основано на сознательном понимании. Такое умение глубже и полнее того, что было у тебя раньше; вдобавок, обретя его однажды, ты уже никогда с ним не расстанешься.
– Вы имеете в виду целую жизнь? – прошептала Лира. – Всю ее, длинную-длинную? А не… не просто каких-нибудь несколько лет…
– Да, – ответила женщина-ангел.
– Правда ли, что все окна должны быть закрыты? – спросил Уилл. – Все до единого?
– Пойми, – сказала Ксафания, – количество Пыли не постоянно. Ее не всегда было столько же, сколько сейчас. Разумные существа создают Пыль – они непрерывно воспроизводят ее, когда чувствуют и размышляют, когда набираются мудрости и делятся ею с другими.
