В наружной стене, обращенной к бухте, имелось два квадратных отверстия, через которые проникали свет и воздух. Вонь тут почти не ощущалась. Во всяком случае, морем пахло сильнее. И еще дымом из коптящего неподалеку Сострадариума.
— Ну, здравствуй, Глувилл, — сказал эпикифор. — Обрат ты мой любезный…
Он полулежал на чем-то вроде топчана у дальней стены, был очень бледен, говорил тихо, арбалет держал левой рукой, а правая неподвижно покоилась на коленях. У его ног лежали еще два разряженных арбалета, — очень популярное среди сострадариев оружие. Еще два, но заряженных, стояли рядом.
— Почему только Колбайс и Хорн? Почему вы не убили меня? — все еще сухим языком спросил Глувилл. — Я это заслужил… ваша люминесценция.
— Конечно. Еще как заслужил. Я допускал, что Керсис попытается устроить мне Ускоренное Упокоение. Но не ожидал этого от тебя, Глувилл. Разумеется, не потому, что ты слишком уж честный или преданный. А потому, что тем самым ты подписал бы приговор и себе. Вот этого… я не предполагал.
Глувилл недоверчиво промолчал. Эпикифор снисходительно усмехнулся.
— Скажи, тебе приказали доставить меня живым или мертвым?
— Мертвым…
— Неужели ты думаешь, что после этого в живых оставили бы тебя? Что решившись поднять руку на эпикифора ордена Сострадариев Керсис остановится перед устранением всего лишь коншесса? Неужели ты так наивен, Глувилл?
— Нет, не так наивен. Но у меня не было выбора, ваша люминесценция.
— Почему?
— Керсис грозился расправиться с моей матерью. И сестру еще… про разные мерзости говорил. Потом повел в подвалы и показал… как это делается.
— Понятно, — сказал эпикифор. — М-да. Ты так привязан к родственникам?
— Не очень, ваша люминесценция, — сознался Глувилл. — Но бывает такое… никому не пожелаешь. Особенно старались вот эти двое, — Глувилл кивком головы показал на стену, отделяющую подвал от бухты.
— Колбайс и Хорн?
— Да. Я действительно не ангел, могу и убить. Но эти…
— Да, знаю. Почему же ты не обратился за помощью ко мне?
— А вы бы защитили? Простите, ваша люминесценция. Мне терять нечего. Скажу начистоту: уже тогда, два года назад, многие считали, что Керсис посильнее вас будет. И вовсе не из-за того, что слишком умный, а из-за того, что уж больно лютует. У него ведь на все случаи одно наказание… Только это наказание куда доходчивее действует, чем все те выговоры да порицания, которые вы объявляли за провинности. Жизнь почему-то так устроена, что безопаснее служить опасному господину, чем доброму. Вот я и… того. Сломался.
Глувилл замолчал. Эпикифор молчал тоже. И это продолжалось едва ли не минуту.
— Так что же, — не выдержал Глувилл, — убивать-то меня когда будете?
Эпикифор слабо усмехнулся.
— Если бы я этого хотел, то давно бы уже сделал. Только чего ради? Мы теперь — самые завзятые союзники, обрат ты мой Глувилл.
— Как — союзники? После того, что я…
— После того, что ты.
— Но почему?
— Видишь ли, я еще слаб и без твоей помощи вряд ли уцелею. А ты не слаб, но многого не знаешь и не умеешь из того, что знаю и умею я. Поэтому либо мы вместе уцелеем, либо Керсис убьет нас поодиночке. О сестре и матери теперь можешь не беспокоиться.
— Почему?
— Потому, что Керсису до них нет теперь никакого дела. Ему ведь и в голову не придет, что я могу тебя простить. Убив Хорна и Колбайса… Потому что сам он такого ни за что бы не простил. Керсис вообще прощать не умеет, чтоб ты знал. Следовательно, он решит, что я тебя убил вместе с его охранниками. Для него ты мертв, а мертвым мстить нет никакого смысла. Да и хлопот у него нынче — повыше лысой макушки. Ему сейчас не до какой-то мести, ему сейчас ох как необходимо удержать власть. Под пушечный шумок, пока Санаций перепуган, пока пожары не угасли, пока не окончилась суматоха… В таких условиях люди жаждут поскорее обрести хоть какого-никакого владыку. Понимаешь?
— Понимаю. Очень даже понимаю.
— Еще вопросы есть?
— Да. А что со мной будет после того, как вы окрепнете?
— Глувилл! Я когда-нибудь не выполнял своих обещаний? Не платил долгов?
— Нет. Чего не было, того не было. Через это и пострадали… Но, виноват, это же я, я вас… чуть не того. Всего несколько часов назад!
Эпикифор взглянул на свою безжизненную руку.
— Помню, конечно. Но готов забыть. Все зависит от тебя.
— Спасибо, — глухо выдавил Глувилл. — Я отработаю. Что нужно делать?
— На полке между оконцами осталось полбутылки шериса. Там же — сухари и солонина. Для начала выпей. Поешь. Скоро потребуются все твои силы.
Глувилла долго уговаривать не пришлось, он так и набросился на еду. И здорово при этом чавкал.
Эпикифор устало прикрыл глаза.
— А что, неужели обрата Керсиса можно сбросить? — спросил Глувилл с набитым ртом.
— Можно. Только очень сложно, — не открывая глаз ответил эпикифор. — Сначала предстоит уцелеть самим. Без этого ничего не получится…
— Да уж, — согласился Глувилл. — Ох, ваша люминесценция! А вы-то, вы-то почему не едите?
— Не хочу, — через силу усмехнулся Робер. — Аппетит неважный.
И тут Глувилл наконец почувствовал, что краснеет.
* * *
— Хрюмо!
— Я здесь.
— Глувилл не появлялся?
— Пока нет, ваша просветленность.
— Как появится — немедленно ко мне.
— Кхэм.
— Что у тебя?
— Флигель-адъютант из Эрлизора.
— Чего нужно?
— Базилевс-император требует эпикифора для доклада.
— Немедленно?
— Так точно.
— Подождет старикашка. Отвечай, что люминесценций пока не прибыли. Санаций окружили?
— Да, еще час назад.
— Надежно?
— Очень.
— Что сказано бубудускам?
— Что эпикифора убили померанцы, а вместо него высадили двойника. Коего следует немедленно задержать, а при малейшем сопротивлении — уничтожить.
— Ладно. Сойдет объясненьице. Только нечего задерживать негодяя.
— Понял.
— Головой отвечаешь, Хрюмо.
— Так больше нечем, ваша просветленность.
— Почему же? А про семейство свое забыл?
Хрюмо промолчал.
— Вижу, что помнишь, — сказал бубудумзел.
* * *
— Сколько я спал?
— С полчаса, ваша люминесценция.
