* * *
Убирая паруса, фрегат подошел к пирсу.
С него полетели причальные концы, которые с готовностью поймали встречающие. Поймали, закрепили, помогли сходню поставить.
По сходне спустился морской офицер в шинели непривычного покроя. За ним на берег один за другим начали сбегать вооруженные матросы. И что-то много их сбежало, чуть ли не сотня. Потом начались совсем уж странные вещи. Бубудуски, пришедшие на берег, оказались окруженными со всех сторон, и у них начали отбирать ружья.
— Надеюсь, вы прикажете сдаться и тем, кто охраняет лагерь, обрат комендант? — спросил офицер.
— Сдаться? Кому, с какой стати? Да кто вы такой, сударь? Я — проконшесс Бормедор!
Офицер насмешливо поднес пальцы к козырьку фуражки.
— Извините, я не представился. Фрегаттен-капитан Мориц, флаг-адъютант гросс-адмирала Мак-Магона.
— Какого Мак-Магона? Померанского адмирала?
— Так точно.
— Прошу прощения. Так это что, померанские корабли?!
— Совершенно верно, — усмехнулся офицер. — Неужели вы ожидали увидеть здесь линейный флот Покаяны?
Комендант хлопнул глазами.
— Что, и «Консо»… тоже ваш?
— Ну да. С некоторых пор.
— Помилуйте! Да что ж вам здесь-то нужно? На островах нет ничего ценного! Одни заключенные.
— Вот они нам и нужны.
— Шутить изволите?
— Не шучу. Так вы прикажете охране разоружиться?
Помутившимся взором комендант обвел бухту. Многопушечные корабли один за другим бросали якоря. От них уже отваливали битком набитые баркасы. А с «Консо» выгружали еще и десантные пушки. Первую из них уже катили к единственному военному объекту острова, — к казарме.
— Итак? — спросил флаг-адъютант. — Нам открывать огонь или обойдемся без этого?
— Ну, ввиду явного превосходства сил…
— Вы мудрый человек, сударь. И большой знаток жизни.
— Других тут не держат, — буркнул обрат комендант.
* * *
И он говорил сущую правду. В этом уже через полчаса убедился мэтр Фоло.
По поручению адмирала Кэйр занялся рассмотрением судебных дел узников Аборавар. Впрочем, судебными эти дела признать было при всем желании невозможно, — ни материалов следствия, ни выписок из постановлений суда в тощих серых папках не содержалось. Чаще всего все «дело» состояло лишь из одной бумаги — малограмотного доноса соседей либо рапорта фискала, поверх которых шла разлапистая резолюция околоточного эскандала.
Оная резолюция содержала всего лишь одно из трех непоправимых слов: «Аборавары», «Острова» или «Ускоренное-4». Ниже красовался угодливый вердикт имперского прокурора. В нем уже насчитывалось несколько слов: «Полностью согласен» либо «Возражений не имеется». Попадались и надписи с выражением личного отношения слуги закона к осужденному вроде «туда и дорога», «пусть остынет», «собаке — собачья смерть» и даже провидческое «так будет с каждым».
И вот это утверждение соответствовало истине. Контингент заключенных поражал многообразием. Тут встречались университетские профессора, аристократы, королевские чиновники, инженеры, лекари, разжалованные военные, лакеи, купцы, промышленники, бывшие министры, студенты, дипломаты. Нередко попадались и проигравшие схватку за власть бубудуски, — примерно через каждого второго-третьего.
— Братцы, да этого лагеря вполне достаточно для управления небольшим государством! — воскликнул Франц. — Коллекция мозгов…
— На колонию точно хватит, — кивнул Ждан.
— В этом и заключается смысл нашей работы, — сказал Кэйр.
— Она обречена на успех, — заявил Бурхан.
— Почему ты так уверен?
— Как — почему? Мы же вытаскиваем этих бедолаг с того света. Они с радостью согласятся на наше предложение.
Однако эффенди глубоко ошибался. Первые же беседы дали обескураживающие результаты. Грязные, голодные, оборванные, нередко полумертвые узники покидать Аборавары в большинстве своем отказывались. Одни — потому что считали службу Поммерну изменой родине, другие несокрушимо верили, что могут доказать свою невиновность, третьи надеялись, что их отказ будет вознагражден помилованием, четвертые были настолько запуганы, что не решались воспользоваться последней возможностью для спасения, а пятые опасались за судьбу близких родственников. Эти люди действительно хорошо знали жизнь. В пределах Пресветлой Покаяны, разумеется.
Исключениями послужили два десятка муромских контрабандистов, которые с превеликим удовольствием записались в команду Стоеросова, несколько пленных альбанских офицеров, хлебавших баланду еще со времен неудачной для своего королевства войны, да разжалованный капитан имперского флота де Фридо-Бранш. Вот эти люди и составили результат почти целого дня работы комиссии Кэйра.
— Здесь не просто коллекция мозгов. Это есть коллекция испорченных мозгов! — заявил потрясенный Франц.
— Прямо и не знаю, что делать, — признался Кэйр.
— Ваша честь, а вы видели местное кладбище? — неожиданно спросил мичман Петроу, которого вместе с несколькими матросами прикомандировали к ним для охраны.
— Нет, — удивился Кэйр. — А зачем?
— Там стоит побывать. Особенно — заключенным.
— Па-аслушай, твоя честь, а ведь хорошая мысль, — сказал быстро соображавший Ждан.
— Очень даже, — кивнул Бурхан.
Кэйр объявил перерыв. И они отправились.
* * *
Место упокоения грешников находилось на южном склоне горы Святаго Вознесения, поскольку здесь за короткое полярное лето грунт протаивал глубже, чем в других местах. Примерно на полметра На такую же глубину копали могилы, да и то — по теплому времени, которое на Абораварах не превышало месяца. Очередную жертву просто сбрасывали в яму без гроба и даже савана, наскоро заваливали мерзлыми комьями, а сверху водружали необработанный камень с номером.
Кладбище начиналось за воротами лагеря и тянулось по склону вплоть до подножия ледника. Первые ряды примитивных могил имели камни, датированные серединой прошлого века. Они располагались правильными полукружьями. Здесь зеленел мох и еще наблюдались признаки минимальной благопристойности. А вот выше по склону хоронили уже как попало — вкривь, вкось, да впритык, без малейшего почтения к человеческим останкам. Несмотря на холод и свежий морской ветерок в нос бил запах тлена Ужасало, что во многих местах обнажились части скелетов.
— Песцы раскапывают, — пояснил Петроу.
— Я слышал, что этих песцов ловили голодные заключенные, — сказал Бурхан.
— Да, так говорят.
Франца передернуло.
— Боже мой, боже мой!
— Это сколько ж здесь людей-то лежит? — спросил Ждан.
