Глаза Анетты мстительно сузились. Жинетта, более сухая, промолчала. Агата снова принялась грызть ногти. Может, Алина хватила через край? Некогда в Индокитае, во времена колониальных законов, можно было изгнать наложницу-туземку, но детей, зачатых от белого, она могла оставить себе. А развод, разве не похож на такое изгнание: ведь и за ним следуют притязания на тех, что зачаты в твоем чреве. Спровадьте суку — и щенят больше не будет. Подрубите яблоню — и останетесь без яблок.
Алине все же пришлось, к великому сожалению, сбавить тон:
— Итак, двое больных и одна идти отказывается. Поглядим, как отреагирует папенька.
— Но Розе ты не сможешь помешать, — сказала Агата.
— Ну и пусть отправляется, — выкрикнула Алина. — Силой я никого не держу. — Усмехнулась и повторила: — Пусть отправляется! Это подтвердит нашу добрую волю.
10 апреля 1966
Утро
Какой прекрасный день! В восемь часов утра, после телефонного звонка брата, остановившегося с женой в маленькой гостинице Двенадцатого округа, Одиль позволила себя убедить и решила: Раз ты собираешься все шесть дней провести со своими детьми на улице Вано, то я воспользуюсь этим и съезжу в Ля-Боль. Конечно, она права, принимая такое решение. Но уехала она впервые за время их прекрасного уединения, уехала с целью узаконить их союз в глазах своего клана и других кланов тоже, а что такое клан, Луи отлично знал.
В половине десятого позвонил Габриель, на этот раз подстрекаемый Алиной: Алина просит напомнить тебе, что сегодня день рождения Агаты. Агата хочет отметить свой праздник непременно дома, в Фонтене, того же хотят ее братья и сестра, к тому же двое из них больны. Я думаю, будет лучше, если ты заедешь за детьми не сегодня, а завтра. Луи, однако, счел это неприемлемым по двум причинам: уступить Алине означало вызвать сотню других притязаний; к тому же допустить, что день рождения можно хорошо провести только у матери, значит признать за отцом второстепенную роль
В десять часов утра Луи позвонил к Гранса. Адвокат, к счастью, никуда не уехал — опасался предпасхальных заторов и несчастных случаев на дорогах. Гранса тут же начал ворчать, что Луи вытащил его из постели, что он забыл послать ему гонорар, который полагался еще в начале месяца. Все это вызвало у Луи раздражение. Авансы, судебные расходы, определения издержек, акты об описи имущества за подписью судебного чиновника и многое другое — это уже стоило ему около полумиллиона. Пять тысяч франков? — повторил Гранса, который считал, что исчисление в новых франках выглядит скромнее. — Делу так быстро дали ход, поднажали, уловили благоприятную ситуацию, провернули вне всякой очереди в суде, все «прояснили» — за такую работу это не дорого. Луи перевел разговор, поговорил о судебном решении — два дня назад он получил официальное уведомление — и добавил, что некоторые выражения стоят у него просто поперек горла. Это форма, — сказал Гранса, — всего только форма. Я ведь тебя предупреждал. Архаическая, оскорбительная, отжившая, согласен с тобой! Мы все во Дворце правосудия добиваемся изменений. Но пока во Франции еще нет утвержденного развода — есть только санкционированный развод. Еще хуже то, что мы выносим решения, исходя только из фактов, без анализа породившей их причины. Измена — это факт, даже если она может быть объяснена длительным конфликтом с женой. Твоя супруга в восторге, можешь мне поверить. Ты в глазах всех черный баран, а она — белая невинная овечка. Луи рассказывает о своих распрях. Должен ли он уступить в отношении пасхальных каникул? Гранса из адвоката вновь превращается в кузена. Он сердится: Только этого не хватало. Брак свой вы уже испортили — можно было бы не портить развода. Оба вы чертовски надоедливы, и ты, и она, честное слово! Вам мало ссор, надо еще отыгрываться на детях…
Растерянный, озадаченный Луи в одиннадцать часов надел пальто. В одиннадцать часов пять минут он его снял. В одиннадцать двадцать снова набросил, вскочил в машину и, боясь опоздать, с места дал газ. В итоге он приехал на десять минут раньше. Позвонил, дверь открылась и сразу закрылась, пропустив лишь короткую р плику:
— Полдень еще не наступил!
За портьерами кто-то ходил. Толстая Жинетта, смеясь приподняла одну из них. Ее сменил Леон, с серьезны лицом показывая пальцем на свое завязанное горло. Ладно, допустим. Но если Леон на ногах, значит, ангин у него не сильная, он слишком благоразумен, чтобы обманывать. У самой двери шел спор: слышно было, как Роза перебивает мать… Соседские стенные часы пробил полдень — удары донеслись через открытое окно. Н дверь не открылась. Луи позвонил второй раз. Никто н отозвался. Спор уже превратился в перебранку. Оставался единственный способ: повторить опыт осады Иерихона: одолеть противника шумом, заставить его считаться соседями. Нерешительность, которая вначале владел Луи, сменилась раздражением, перешла в ярость; хорошо знакомая атмосфера торга. Луи нашел осколок стекл и умудрился загнать его в звонок. Затем вернулся машине, уселся и стал выжимать из клаксона бесконечные очереди. Местные собаки с лаем присоединились к этому шуму. В домах № 20, № 30, № 33 отдернулись занавески, открылись окна, показались жильцы, только начавшие обедать. Из дома № 38 уже вопили: «Когда ж кончится этот гвалт? У меня спит малыш…» Уже не нужно было идти на штурм, перелезать через решетку. Дверь открылась, и вышла Роза.
— Разве ты хотела, чтобы я сегодня не приходил? — спросил Луи, обняв дочь.
— Я? Вовсе нет! — ответила Роза, лицемерить она н умела.
Все ясно. Можно было удовольствоваться и частично; победой, а завтра призвать на помощь власти: сегодня у них тоже праздничный день, как и у их подопечных и никто не согласится идти на подмогу. Клаксон уже умолк, а вот звонок, к несчастью, все еще дребезжит Алина в отчаянии открывает окно своей комнаты, котором она, как на церковной кафедре, возвышаете над шоссе и садиками. Общественное мнение? Ну и пусть! С улицы хорошо видно, как она тащит к себе упирающуюся Агату, громко крича urbi et orbil
[9]
:
— Агата просит тебя уступить нам полдня на пасху, чтобы она могла отпраздновать с нами свое шестнадцатилетие. Другого подарка от тебя ей не нужно. Тебе так уж трудно доставить ей удовольствие? Ты, видно, проникся к Четверке внезапной страстью. До развода ты их видел куда реже — не больше чем дважды в месяц…
— Потому что мне приходилось и тебя тогда видеть! — вопит Луи.
— Брось, — говорит Роза, потянув отца за руку. — Вы оба бог весть до чего договоритесь.
Надо признать, что и Агата там, наверху, делает то же, что и Роза. Но не раскрыта еще одна тайна: где же Ги?
— Я сам хотел бы видеть больных, — говорит Луи уже более спокойно. — Хочу проверить, действительно ли они больны.
И тут же Алина вновь взрывается истошным криком:
— Раз не веришь, ступай за полицейским комиссаром. Пусть он измерит им температуру! Но тебе я запрещаю совать к нам нос.
— Ты этого добиваешься? Ну и отлично: я сейчас подам жалобу.
