И дядя Тио ушел, чеканя шаг.
Посмотрели бы вы на него, на адвоката Бретодо, в те самые дни! Он заходил в канцелярию суда, подымался к судебному следователю, подавал заявления о кассации, приводил свои аргументы в гражданском суде, работал изо всех сил, чтоб стряхнуть с себя это наваждение; прощался и здоровался со значительным видом, как оно и положено в кулуарах суда; успокаивал Абеля, зажигал ему сигарету, водил его в туалет, в одиннадцать часов вечера заставлял раздеваться; короче говоря, если не упоминать о настроении, таком же скверном, как и аппетит, то метр Бретодо вел себя совсем неплохо. Но что касается внутреннего состояния, то тут недоставало благообразия. Фантазия рисовала ему всяческие скабрезные картины.
Вслед за грустью приходила досада, досада вела за собой злость, злоба сменялась презрением — все это было средством помочь самому себе. Он оскорблял объект своих мечтаний. В его мозгу шла непрерывная упорная словесная схватка. Слишком хорошо сложена девчонка, вот и сложилось все так плохо! Встретила человека зрелого и сразу созрела до интрижки. Но что это могло дать?
Ну и ладно! Нет, друзья мои, это был всего лишь пролог. Право на небесную благодать имеют не только девственницы и мамаши. Бывают и святые распутницы, которые в лоне греха способны показать вам своим чистым пальчиком путь к выполнению долга.
Неделю спустя я сам удивлялся своим переживаниям. Резонерствовать, резонировать, точно барабан под ударами взбесившейся барабанной палочки, — вот что показывало, где корень зла. Если бы сердце было затронуто, оно билось бы иначе. Мой военный дядюшка, благоразумный холостяк, точнее, дезертир, удравший от семейных конфликтов, по-прежнему вел себя самым ангельским образом.
Он названивал:
— Ну как? Желтухи не было? Превосходно. Знаешь, чем больше я об этом размышляю, тем мне ясней, что наша дорогая беглянка оказала тебе большую услугу. Ее отъезд, конечно, вызвал пересуды. Какой-то тип видел ее в твоем белом «ситроене» и сообщил об этом на улицу Лис. Но ничего, не бойся. Там изобразили недоумение. Наиболее полезное, что буржуазия усвоила из Священного писания, — это мысль, что любыми путями надо избегать скандальной огласки. Особенно если событие уже произошло. Спи спокойно!
Но у меня, конечно, началась бессонница. Когда какаято напасть привязывается к вам, ее легче всего рассеивает угроза более сильной опасности. И эта старая как мир гомеопатия вернула мне интерес к тому, о чем я стал забывать.
Узнала ли об этой истории Мариэтт? Что ей сообщили? В ней произошли перемены, она смотрела на меня реже, стала молчаливой и как будто хотела исчезнуть, с головой погрузиться в домашние дела. Я размышлял о том, что, в сущности, мне удалось избежать подлинной катастрофы. И даже больше, если начало любовных приключений бывает очаровательным, то конец, и особенно начало конца, совсем не радует. Пыл страсти, эта полная гармония тел, ощущение возродившейся юности (это редкое явление и было причиной моего неистовства) — ведь все это впоследствии тоже превратилось бы в обыденность. Любая феерия исчезает в повторности. Разве после двенадцати лет семейной жизни я не знаю, во что превращается в браке инстинкт, несмотря на все усилия удержать мужчину, несмотря на любовь, если она действительно была тут и придавала брачным узам характер священной близости. Дорогой мой Абель! Нечего и думать, что А. ты всегда воспринимал бы как сладкое блюдо; она стала бы такой же похлебкой, как и М. Вот и наказание — остался без сладкого. А могло быть хуже. Вместо того чтоб отпустить тебя, она могла бы ухватиться за аркан, который ты так бездумно на нее набросил. И сам за нее цеплялся. Или же надо было стать другим, сменить кожу, как змея, переменить образ жизни, город, друзей, привычки. Так иногда бывает. Да, есть смельчаки, способные все сломать и зажить по-другому. Но для этого требуется свежесть чувств и жизнелюбие, каким оно бывает в двадцать пять лет. У тебя оно было? В постели — да. А помимо нее? Ведь надо иметь крепкий костяк, иначе две семьи не прокормить: одну — прежнюю, в ней пять широко открытых ртов, им надо пять пайков; другую — новую, в которой твоя порода сочетается с еще одной особью из рода Гимаршей. Хорошенько подумай: Анник — тоже Гимарш. Она тоже будет на твоем иждивении, когда расплодится. О нет! Здравый смысл не изменил Анник, что верно, то верно.
В течение двух недель Мариэтт молчала. Я ходил в начищенных туфлях (отлично начищенных, отметим этот возврат весны) и выглядел таким спокойным мужчиной, таким семьянином, что никакое подозрение (за отсутствием доказательства, но доказательство было далеко) не могло нарушить внешних приличий. Тио тщательно наблюдал за всем, что происходило.
Он зашел в суд повидать меня:
— Не знаю, что замышляют Гимарши. Сегодня утром у них дома происходил общий сбор. Мне это Мариэтт рассказала. Но насколько я знаю, их рекомендации сходятся с моими. Да, я посвятил этим раздумьям весь послеобеденный отдых. Пример, который подала Рен, и пример Эрика достаточно весомы. Я не удивлюсь, негодяй ты этакий, если тебе пойдет на пользу их благодетельный страх.
Я сам испытал в тот день благодетельный страх. Домой я возвращался пешком, так как мой «ситроен» был в гараже на осмотре, и на Эльзасской улице я встретил Дарлье, давно не виденного мной однокашника — мы вместе с ним кончали университет. Он узнал меня первым, и это мне было приятно, значит, я мало изменился. Но вскоре я ощутил все возраставшее чувство неловкости, точно такое же, как при встрече с Одиль: он-то был абсолютно неузнаваемым, как будто превратился в своего собственного отца. Я нехотя принял его приглашение выпить рюмку аперитива и целый час не мог свыкнуться с мыслью, что мы ровесники — я и этот слюнявый, откровенно молодящийся старик, у которого мешки под глазами, а подбородок усеян черными точками, как гузка у курицы. Он был женат на девице из семьи владельцев кондитерской фирмы в Шантене.
— Ты, наверное, знаешь их песочные печенья. Я жене шесть штук ребят сфабриковал. Но это уже слишком.
Я так всегда и говорю, даже для фабриканта это совсем не сахар!
Он был главным агентом в деле своего тестя и занимался сбытом продукции в западном районе. «А мой университетский диплом я положил в карман и накрыл носовым платком». Недавно он купил новый автомобиль марки «лансиа». «Это чтобы клиентам пыль в глаза пускать, а особенно клиенткам, ты меня понял? У меня есть сейчас одна крошка в Сен-Мало… Досадно только, что от Сен-Мало до Нанта очень большой перегон».
Конец недели он охотно проводит в семье.
— Заметь, я очень люблю жену. Да и ребят тоже. Не так уж это безумно весело, но денька два в неделю еще куда ни шло, безропотно напяливаю шлепанцы.
Он был жалок. На жену его мне наплевать, я ее не знал, я не испытывал даже того смущения, которое вызывает у некоторых поведение ближнего, напоминающее ваше собственное, только в кривом зеркале. Но ей-богу, он был чересчур доволен собой, будучи недоволен всем на свете. До чего он был мне противен! Я без всяких угрызений совести предоставил ему заплатить официанту по счету. Но в конце улицы я вдруг снова увидел его отражение в витрине. Костюм на нем был другой. Он шел за мной по пятам. Я ускорил шаг. Я был еще более жалок, чем он. Я чувствовал себя слишком беззащитным. Как будто возмущенные прохожие могли мне надавать пинков в зад. Сколько я ни твердил себе: «Абель, опомнись!», настроение у меня не изменилось, и я помчался домой, как кролик в свою нору.
