Джордан стала приходить в офис, и хотя Элеонор старалась держаться подальше, она все равно не могла не видеть соперницу хотя бы изредка. Лицо Джордан, невероятно молодое, светилось здоровьем, она с удовольствием принимала поздравления. От этого Элеонор было по-настоящему больно. Видеть, как Том вскакивает и открывает Джордан дверь, кидается за стулом для нее, не дает поднимать ничего тяжелее фарфоровой кофейной чашки. Он обращался с женой, как с самой драгоценной вещью в мире, самой хрупкой, которая может разбиться в любую секунду.
Она не просто потеряла Тома Голдмана. Она испытывала ужасное чувство, когда изо дня в день на открытую рану сыплют соль. Как это несправедливо! Джордан двадцать четыре года, она беременна первым ребенком, сыном или дочерью Голдмана, и потом будут еще дети. Элеонор где-то прочитала, что двадцать четыре года для американки — это средний возраст для замужества. Двадцать пять — самое прекрасное время для рождения первенца. Итак, блондинка с голубыми глазами, эта американская Барби, все делает правильно. А ей, Элеонор Маршалл, почти сорок, она до сих пор одинока и до сих пор без детей.
Год назад она бы и не обратила внимания на свой возраст и свою бездетность. Ничто подобное Элеонор не волновало. Но беременность Джордан изменила все. Она обострила спрятанные в глубине души сожаления, и теперь Элеонор не могла думать ни о чем другом.
Ее тоска по ребенку стала наваждением. Она думала о нем постоянно. Разве Элеонор могла заниматься делами?
Джордан сказала, Джордан сделала. И так целый день. Элеонор вспоминала историю о Елизавете Английской. Когда ей сообщили, что королева Шотландии Мария родила принца, она отвернулась к стене. На вопрос, в чем дело, она ответила: «Королева Шотландская родила прекрасного сына.
А я бесплодная деревяшка».
Бесплодная деревяшка… Именно такой чувствовала себя Элеонор. Бесплодная. Пустая. Потерянная.
Ей было бы легче, окажись она похожей на женщин вроде Изабель Кендрик, которые хотели быть замужем, иметь детей, положение в обществе. То есть занять место в ковчеге, в который берут только парами. Да, Элеонор могла бы иметь пару, если бы захотела. Пол Халфин готов жениться, холеный, преуспевающий, с уже купленным обручальным кольцом и билетом в уверенную, респектабельную жизнь.
Элеонор разгладила мягкие лацканы кашемирового пиджака. Сколько женщин готовы на все ради такой возможности. Даже на убийство… Она пыталась быть благодарной судьбе, которая подарила ей такой шанс. Но никогда она не хотела брака ради брака. Она собиралась выйти замуж по любви. Она жаждала видеть своим мужем Тома Голдмана.
Она хотела, чтобы ее ребенок был яркой, сверкающей звездочкой, в которой светились бы ее собственные гены, соединившиеся с генами лучшего из возможных отцов.
Умнейшего, интереснейшего, интеллигентного и страстного мужчины. Тома Голдмана.
Месяц назад Элеонор, возможно, и выбросила бы все это из головы, но предостерегающие слова доктора Хэйди о шести месяцах звенели в ушах. Надо было что-то решать с Полом. В конце концов, разве Том Голдман давал ей надежду? Он женился на своей глупой принцессе. Вот и все…
Но разве не было намеков в офисе? Встречи у Изабель? И потрясающей ночи в Нью-Йорке, когда он потянулся к ней и своим прикосновением разбудил ее тело и взорвал душу?
Она могла бы принять решение, успокоиться, смириться, осесть. Но Том отнял у нее такую возможность. В те замечательные часы он словно открыл ей наконец, что такое жизнь, открыл все, что она в состоянии была почувствовать… Открыл ее самой себе.
Сукин сын, подумала Элеонор и с трудом сдержала набежавшие слезы. Ты сделал мое положение в десять раз хуже.
Ты сделал мою боль невыносимой.
Качая головой, Элеонор открыла дверь туалета и быстро пошла в свой кабинет. Из автомата взяла пластиковый стаканчик кофе, вынула из сумочки нетронутый завтрак. У нее не было времени поесть перед выездом на работу, потому что в эти дни она приезжала на студию в половине седьмого. Так было надо. На работе кризисная ситуация.
Она отпила водянистого кофе и взялась за отчет по фильму «Собачьи дни». Комедия, которую она купила за полмиллиона долларов и которую теперь надо сильно переделать. Режиссер сцепился со сценаристом, три ведущих актера ушли в последнюю минуту, оставив Элеонор решать, что делать дальше. В контракте режиссера Мэри Тронт был пункт, в соответствии с которым «Артемис» теряла два миллиона долларов, если Элеонор запретит картину. Но если фильм провалится, потери вырастут до трех миллионов.
И «Собачьи дни» — это только одна из неудач. Студия потерпела еще два фиаско по маркетингу в Юго-Восточной Азии. Они продвигали там «Тяжелую артиллерию», прошлогодний хит «Артемис», приключенческий фильм из тех, что обычно хорошо идут в Азии. Но название в переводе оказалось неудачным, оно противоречило местным обычаям почитания предков. Кроме того, Элеонор обвинили в подтасовке цифр, и ей пришлось нанять бригаду юристов, чтобы остановить запущенный маховик и не довести дело до суда.
Вот такая теперь у нее жизнь… Элеонор невыносимо жалела себя, глядя на плывшие перед глазами слова и цифры, в которые она никак не могла вникнуть. В последний месяц одна катастрофа за другой. Они разразились сразу после триумфального выступления на заседании правления в Нью-Йорке. Неудача за неудачей. Элеонор утратила способность управлять студией, руководить ею как надо. А Том Голдман всегда рассчитывал на нее. Он выбрал именно Элеонор для этой работы. Постоянно приходилось тратить время и силы, чтобы придумывать, как решить возникшую в последнюю минуту проблему.
В кабинете было прохладно: лопасти кондиционера, бесшумно крутясь, гоняли ветерок по комнате, защищая Элеонор от жара яркого, жгучего солнца, но прохлада не помогала ей сосредоточиться. Элеонор понятия не имела, как это могло случиться. Она чувствовала себя беспомощной, словно дело, которым занималась столько лет, выскальзывало из рук… А как иначе объяснить, что неприятности возникают именно тогда, когда, казалось бы, все уже решено? Бюджет она сама одобрила, бумаги сама подписала…
Как же она могла допустить такие грубые просчеты? Элеонор спрашивала себя, и лоб ее при этом хмурился. Ведь собранность — ее вторая натура. Как же могло такое случиться?
Волнение охватило Элеонор. Сейчас не время для неудач. Стоит ей ослабить внимание, как акулы мгновенно почуют добычу, и тогда она потеряет не только Тома, но и работу.
Элеонор начала делать заметки по «Собачьим дням».
Губы сжались в твердую линию. Ну, если они рассчитывают, что она выбросит белый флаг, то им придется, черт побери, долго ждать. Она не могла помешать Тому Голдману разбить ее сердце — известно, любовью управлять нельзя, именно поэтому она так опасна. Но «Артемис студиос» находится под ее контролем, и она не собиралась выпустить ее из рук, сколько бы пожаров ни пришлось погасить.
Она всю жизнь боролась, чтобы пробиться наверх. И уж конечно, не собиралась сдаваться сейчас.
