— Как всегда, готова, — сказала Меган. Она переставила один костыль, подвинула правую ногу, потом левую. — Ax! — вскрикнула она, морщась от нового приступа боли.
— Я все-таки тебя понесу, — сказал Зак, рванувшись к ней.
Меган отмахнулась.
— Нет, все в порядке. Я справлюсь. — Она сделала еще один шаг. Потом еще. — Видишь, все нормально. Дай минут десять потренироваться, и я вообще побегу. — Она улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка получилась веселой. Если Зак подумает, что ей больно, он усадит ее к себе на плечи.
И тогда уйдет три дня на то, чтобы выбраться отсюда. Нельзя показывать ему, как сильно на самом деле болит нога.
У Меган мелькнула мысль: а что бы сделал Дэвид Таубер на месте Зака? И холодок пробежал по спине от этой мысли.
— Если понадобится помощь, дай мне знать, Меган, — сказал Зак, внимательно наблюдая за ней.
— Со мной все в порядке. Пойдем-ка в хороший ресторан, он отсюда милях в четырех на юго-восток.
— Именно это я имею в виду, — сказал он.
— Я тоже. — Меган весело улыбнулась и сделала три шага вперед — очень медленно, но уверенно. — Ну и о чем мы станем говорить во время нашей маленькой прогулки?
Может, о «Дарк энджел»? Когда-то, ребята, вы для меня были целым миром. Можешь ты этому поверить?
— Ты, наверное, шутишь, — сказал он, шагая за ней.
— Нет. А поскольку мы с тобой сейчас в одной связке, ты должен ответить на все вопросы, Зак. Мне надо что-то большее, чем красивый пейзаж, чтобы отвлечься.
— А ты ответишь на все мои вопросы? Это должно быть взаимно.
— Конечно. Нет ничего проще.
— Это мы еще посмотрим, — сказал Зак с улыбкой. — Ну хорошо, Меган. Ты имеешь право на эксклюзивное интервью.
— И это будет самое длинное из всех, которые тебе когда-нибудь приходилось давать.
— Ты права, — согласился он.
Они медленно пустились в путь сквозь зеленые глубины джунглей.
Глава 31
Том Голдман вошел в свой кабинет с тяжелым сердцем.
Никто на это не обратил внимания — он уселся за свой стол ровно в половине восьмого, как обычно. Как всегда, хорошо одет. В это утро он был в черном костюме, в рубашке в тонкую полоску и в сине-голубом галстуке, и никто из охранников или секретарш не заметил ничего нового или особенного в его поведении. Голдман уже несколько месяцев пребывал в подавленном настроении. Сегодня ему предстоял еще один жаркий день в «Артемис». Бизнес, как обычно.
«Но только не для меня», — устало подумал Голдман, включив компьютер. Случайно нажал не на ту клавишу и .попал в другой файл. Отель «Виктрикс». Он печально улыбнулся. Ничего не мог он с этим поделать. Не мог не думать об Элеонор Маршалл, о волшебной ночи с ней и обо всех ночах, которые они могли бы провести вместе, о напрасно потраченном времени. О глупом выборе, который сделал сам. Может, для постороннего человека ситуация могла бы показаться элегантно-забавной, но для него она — неутихающая боль.
Горькое сожаление и тоска разрывали душу, сердце ныло от чувства безнадежности, от сознания того, что теперь уже слишком поздно. Джордан, эта потрясающая маленькая секс-бомба, на которой он так глупо женился, надеясь прибавить себе шика, превратилась в камень на шее. С ней невозможно говорить ни о работе, ни об искусстве, ни о музыке, спорте или политике. Абсолютно ни о чем, что его интересовало. Единственная подходящая тема для жены — как взобраться вверх по общественной лестнице! А ее болтовню на каком-то неуклюжем деревянном языке он даже не всегда понимал: «сопредседатель Молодежной лиги», «секретарь общественного подкомитета по пособиям», «ассистент вице-президента по членству».
Именно это мир Джордан — она устраивает дорогие обеды ради дел, в которых ни черта не понимает. Она встречается там с кучкой чересчур дорого одетых, чрезмерно украшенных драгоценностями скучных жен Беверли-Хиллз, которые в той или иной степени ненавидят друг друга.
— Но, дорогая, ведь это совершенно не важно, разве не так? — спросил Том жену в прошлую пятницу, когда она требовала пойти на какой-то прием, посвященный защите китов. Или еще черт знает чего. Он устал. Он хотел остаться дома, забраться в горячую ванну и просто полюбоваться на звезды.
— Я не понимаю, — ответила Джордан и по-детски выпятила губки, от чего ему сделалось просто противно.
Том попробовал объяснить еще раз:
— Но это ведь совсем не важное мероприятие, Джордан.
— Ну как ты можешь такое говорить? — Лицо Джордан превратилось в маску ужаса. — Неужели ты не знаешь, что там будет председательствовать Сьюзи Меткалф? А она очень важная персона, Том. Джон женился на ней только в прошлом году. Это ее первый большой вечер! Конечно, это важно. Она ждет меня. Я должна быть непременно.
— А что случится, если мы не пойдем?
— Как это не пойдем? Не говори глупостей, Том. — Джордан топнула ногой, обутой в туфельку от Шанель. — Если мы там не покажемся, Сьюзи и все другие девушки из «Метрополис студиос» не придут на мой аукцион, и тогда мы не соберем денег для борьбы против наркомании в ноябре.
— Бог простит, — сказал Голдман с сарказмом, но пошел наверх одеваться.
И это была моя ошибка, признался себе Том. Я женился на кукле. На хорошенькой игрушке-блондинке, от которой, я думал, я никогда не устану. Я считал, что смогу общаться с друзьями. Но очень трудно на самом верху карьерной лестницы иметь настоящих друзей. И я слишком занят, чтобы проводить с ними время. Необходимо говорить с женой, ведь только она всегда рядом. А у нас с Джордан — только секс. Был… И вот теперь…
Том пытался думать о чем-то другом. Но из головы не шел вечер с Элеонор. Два человека просто проводили его вместе. Но что это был за вечер, и какая потом была ночь…
Самый невероятный секс в его жизни. Такой, о котором он читал, когда оргазм — нечто большее, чем просто физическое облегчение. Когда теряешь разум, когда чувствуешь, как разрывается твое сердце, переворачивается сама душа. Он чуть не рыдал и когда все кончилось. Не было ни капли смущения. Он хотел держать Элеонор в объятиях, ласкать и медленно засыпать подле нее. Он испытал с ней самое сладостное, самое чистое счастье. Полное удовлетворение.
Это была любовь.
Голдман резко встал и принялся ходить по кабинету в полном отчаянии.
«Но почему я должен думать об этом именно сегодня? — с горечью спрашивал он себя. — Сегодня, когда я должен увидеть ее. Сегодня, когда я должен объявить ей, что она уволена».
Холодный ветер пробирал до костей, Джой Дюваль дрожал, плотнее кутаясь в ворсистое пальто из верблюжьей шерсти, когда входил в вестибюль элегантного кирпичного здания на Восточной Семьдесят четвертой улице. Еще один неласковый осенний день на Манхэттене. Не та погода, чтобы таскаться по улицам. Но Джой не жаловался. Это было весьма доходное утро.
