– Ну как ее вернешь? – устало спросил Андрей Григорьевич. – Я маме ее звонил. Она мне говорит: я в этом вопросе занимаю позицию своей дочери.
– В смысле? – не поняла Калина.
– В смысле забирает из школы Еву, потому что та сама здесь учиться не хочет.
– Это ужасно несправедливо, – вздохнула Калина.
Рома, стоя спиной к педагогам, замер, не зная, что ему делать. Шершавые мячики он крепко сжал в руках, словно они были живыми и могли, заговорив, выдать его.
– Все образуется, – сказал после паузы Андрей Григорьевич.
– Как?
– Не знаю, – ответил Андрей Григорьевич. – Но все обязательно образуется.
Потом они заметили Рому и велели ему идти домой.
Толя Маленький как раз подъехал к школьному крыльцу. Рома попытался жонглировать на заднем сиденье во время пути, но один мячик попал Толе Маленькому по голове, и тренировки пришлось прекратить. Сказать по правде, Рома не мог сосредоточиться на жонглировании. Он думал о Еве.
Рома забрал у Толи телефон и позвонил Еве домой.
– Привет, – сказал он, услышав Евин голос. Но та немедленно повесила трубку.
Рома набирал номер еще несколько раз, но Ева неизменно бросала трубку. Она не хотела с ним разговаривать.
И вот на следующий день Рома стоял над кроватью, подкидывал и ронял яблоки на покрывало, на котором появлялись еле заметные вмятины. Настроение было паршивое. Рома чувствовал себя предателем. Ему позвонил Юрик. Рома сослался на занятость и первый раз в жизни отказался разговаривать с другом. Такого с ним до сих пор не случалось. Раньше Рома с Юриком и молчал с удовольствием. Но теперь все изменилось.
Яблоки одно за другим упали на одеяло. И с последним упавшим фруктом Роме пришла ясная, как весеннее солнце, мысль. Надо съездить в Еве домой. И сделать это не откладывая.
Папа, как обычно, стоял напротив телевизора, неторопливо раскачиваясь, перенося вес с ноги на ногу. Рома пропустил рекламную паузу – она всегда раздражала отца, пропустил спортивные новости, беспокоить отца во время них мог только сумасшедший, и дождался объявления погоды.
– Пап, можно я к однокласснице съезжу?
– Зачем?
– Поговорить.
– Позвони ей.
– Это не телефонный разговор.
– Завтра в школе все ей скажешь…
– Завтра уже поздно будет!
И началось. Рома упрашивал отца отпустить его одного. Папа был против. Он не понимал, что Ева не берет трубку, и в школе больше не появится, и Рома не сможет увидеть ее никак иначе. Пришлось прибегать к запрещенным приемам:
– Пап, а если бы ты был на моем месте…
– Только не начинай.
– Если б ты маму захотел увидеть, а тебя родители не пускали?
Папа сдался. Рома, выслушав ряд инструкций по безопасности, отправился к Еве.
Иванова жила на краю города возле предпоследней станции метро. Сразу за буквой «М» начинался настоящий парк. Даже не просто парк, а березовый лес. Это было необычно и удивительно. Рома сам жил в центре, где деревья пора заносить в Красную книгу.
Рома легко нашел дом и подъезд. Но открывать дверь Ева не захотела.
– Уходи, – глухо сказала она из-за запертой квартиры.
– Ева, я хотел поговорить.
– Говори.
Рома вдруг обнаружил, что говорить ему особенно нечего.
– Все будет нормально, – сообщил он. – Я найду вора.
Про Юру и кошелек Рома не упомянул.
– Уходи, – сказала Ева за дверью.
И тогда Рома запел. Это произошло помимо его воли. Подобно тому, когда вы переходите улицу и видите мчащуюся на вас машину. Ноги сами собой бегут быстрее.
Ромин рот раскрылся без подготовки и начал издавать относительно приятные звуки. Рома пел песню из спектакля, в котором репетировал, арию рыцаря Диего. Там были следующие, кстати сказать, весьма уместные в создавшемся положении, строки:
«Ты – мой дворец, для глаз нет ничего милей.
Ступай в мои глаза, любимая, смелей,
Но берегись ресниц, заденешь хоть одну
И занозишь ступню неосторожно ей…»
Если надо, Рома мог петь громко, но в подъезде была хорошая акустика, и приходилось себя сдерживать. Закончил он дрожащей, пульсирующей нотой.
Дверь открылась. Но не та. Это была дверь напротив. Пожилая соседка высунула голову на площадку.
– Кошку мучаешь? – спросила она.
– Нет, – обиженно ответил Рома.
– Смотри у меня.
Голова соседки убралась обратно в квартиру. Рома повернулся и с грустью посмотрел на дверь Евы, которая так и не открылась. Искусство не помогло. Рома обреченно шагнул к лифту, и в этот момент за спиной его щелкнул замок. На пороге стояла Ева. Она разглядывала Рому, слегка склонив голову.
– Что тебе?
«Значит, действует песня. Может, и спектакль получится?» – быстро подумал Рома, а вслух сказал:
– Не уходи из школы. Пожалуйста. Я…
Ева не дала ему продолжить.
– Жди здесь. Я сейчас оденусь – пойдем погуляем. Там и поговорим.
И Ева скрылась в недрах квартиры.
Гуляли вокруг дома. Пенсионеры и другие любители свежего воздуха протоптали вокруг панельной многоэтажки удобную тропу. Как раз для двоих.
Снег падал тихо, кружась, не торопясь опуститься на землю. Когда Ева взяла Рому под руку, у него похолодело внутри, хотя одет он был довольно тепло.
– Тебе же раньше Алла Мирославская нравилась, – сказала Ева.
– Нравилась, – выдавил из себя Рома.
– А теперь что, разонравилась?
– Теперь да… – Рома почувствовал, что ему не хватает воздуха, и поспешил поменять щекотливую тему. – Не уходи из школы.
– Меня все ненавидят.
– Неправда. Я вот, например, тебя…
– Что?
– Я тебя не ненавижу, – извернулся Рома, – и Юрик, и Катапотов. И еще… многие не верят, что ты кошелек взяла и часы. Ты не могла, я считаю.
– Почему это? – Ева остановилась, посмотрела на Рому с вызовом. – А вдруг я воровка? Вдруг ты с воровкой сейчас разговариваешь?!
Рома выдержал испытующий взгляд.
– Не могла ты украсть. Я тебе верю. Возвращайся… В кино сходим… – добавил зачем-то Рома.
Ева задумалась.
– Знаешь что, – сказала она. – У меня мама врач. Она мне справку сделает до Нового года, как будто я болею…
– Ну и что? – не понял Рома.
– У тебя неделя… Десять дней, – поправилась Ева. – Найдешь вора, докажешь, что я не крала ничего, – я вернусь. А нет, я в свою старую школу с новой четверти пойду. Там мне никто бойкотов не устраивает.
