На сцене тем временем дело принимало серьезный оборот. Над головой Осириса сгустились тучи. Он с большим трудом отбивал нападение приспешников Сета. Веролоев в белом трико мастерски владел боевой палкой. После каждого точного удара очередной приспешник зажимал воображаемую рану. А перед тем как упасть, в руках его появлялся и рос в размерах, расправляясь, красный платок, изображающий кровь. Это было эффектно. Простые вещи на сцене получали вторую жизнь.
Когда Главный Приспешник Сета (Юрик) с яркой повязкой на лбу вышел против Осириса, Рома сразу понял, что роль его друга в этом спектакле будет короткой. Ведь Герой не дрался еще с Главным Злодеем. Значит, Приспешника непременно пустят в расход, как бы высоко он ни прыгал.
Так, в общем, и получилось. Юрик наседал, Веролоев отбивался, отступая в глубь сцены. В жизни Юрик бы в два счета уложил Веролоева. Но тот, повинуясь актерской задаче, демонстративно замешкался и получил от Осириса удар палкой.
Шатаясь, Юрик вышел на авансцену, зажав воображаемую рану руками. Играл он до того убедительно, что тетя Лена в зале громко сказала:
– Бедный. – И зажала рот ладонью.
Юрик упал на колени. Зал охнул.
Юрик начал медленно разводить в стороны ладони, но вместо красного платка на белый свет появился разноцветный радужный шарф.
Шарф, украденный у Калины.
23
И был ужасный скандал. Увидев шарф, Юрик перестал «умирать». Стоял на коленях, непонимающим взглядом смотрел на кусок разноцветной материи в своих руках. Потом он резко отбросил шарф далеко в сторону и вскочил на ноги.
К тому времени зрители пришли в себя, определились с отношением к происходящему, зашумели, показывая пальцами на шарф.
Резко дернулся Рогов. Рыча, полез на сцену драться с Юриком. Андрей Григорьевич успел схватить Рогова за ногу. Алла Мирославская зарыдала, а отец Катапотова телом прикрыл «ДБС», который он принес с собой и все время держал на коленях.
– Это какая-то ошибка! – крикнула Калина, спеша предотвратить кровопролитие.
Спектакль остановился. Юрик ушел со сцены. Веролоев запустил ему вслед палкой. Педагоги удалились на совещание, а ученики бросились обсуждать случившееся.
– Он у Калины деньги украл! – сказал Сенин.
– Он, наверное, платок перепутал в темноте, – произнесла Балта.
– Кошмар! – воскликнула Мирославская.
– Да, спалился, – резюмировал Катапотов.
– Куда же он деньги краденые дел? – спросил Мицкевич.
Рогов ухмыльнулся:
– Тоже мне проблема! Потратил уже.
Рома сразу вспомнил катание на картах. Он не знал, какие слова найти, чтобы вступиться за Юрика. Точнее сказать, за один день в его жизни произошло столько экстраординарных событий, что он не успел их оценить. Все равно что нестись на легкой байдарке вниз по горной реке, увернуться от торчащего из воды горного кряжа и, не успев перевести дух, увидеть впереди кряж опаснее прежнего.
Старенькие и новенькие сгрудились, обсуждая происшествие и передавая друг другу пузатую бутылку газировки. Когда очередь дошла до Ромы, Рогов спросил:
– Ты ведь друг его, да?!
И все посмотрели на Рому.
– Да нет, – сказал он, пряча глаза, – мы так… приятели.
Газировка пошла по второму кругу, а Рома отступил в сторону. Он вышел из зала, и тут его охватила такая слабость, что он едва успел добраться до банкетки и рухнул на нее, спугнув двух первоклассников. Только что он совершил самое подлое предательство в своей жизни и вполне осознавал это.
Самый плохой человек на свете, запустив руки в волосы, сидел на банкетке на первом этаже театральной школы, и чем больше он думал о своем поступке, тем хуже ему становилось.
Но тут к Роме подсел лысый Андрей Григорьевич. Он улыбался, как обычно, и выглядел так, словно в жизни у него все хорошо.
– Как дела?
– Плохо, – сказал Рома.
– Что так? – спросил Андрей Григорьевич.
Рома посмотрел на учителя тяжелым взглядом:
– А вы что, ничего не знаете?
– Знаю, – сказал Андрей Григорьевич, продолжая сиять, как олимпийская медаль.
Рома молчал, уткнувшись лицом в ладони.
– Все образуется, – сказал спокойно Андрей Григорьевич, – все будет хорошо.
– Но как?! – почти закричал Рома.
– Я не знаю, – сказал Андрей Григорьевич, – но все будет хорошо.
Андрей Григорьевич ушел, похлопав Рому по плечу. Прошло время.
Рома поднял голову и увидел, что через первый этаж идет дедушка Юрика. Рома вскочил и последовал за ним на расстоянии.
Дедушка вошел в учительскую, а Рома спустя минуту подбежал к двери и прислушался. Гудели голоса. Рома сел на подоконник напротив и стал ждать. Время тянулось, как на нелюбимом уроке. Голоса за дверью то брали на тон выше, то снова возвращались к низким нотам.
Чтобы скоротать время, Рома уставился на маленькое пятно на полу в центре коридора, пробуя со своего места разобрать, что же это такое. Рома напрягал зрение, щурился, как гусь, вытягивал шею. Наконец, он решил, что это монета. Точно монета. Только непонятно, почему края такие неровные. Рома спрыгнул с подоконника, сделал несколько шагов, нагнулся. Это была раздавленная жвачка.
Вдруг за его спиной открылась дверь. Рома обернулся. Из учительской вышел насупленный дедушка, а за ним следовал Юрик. Шагал Юрик сгорбившись, словно впервые почувствовал многокилометровый столб воздуха, давящий на него.
– Дед, – позвал Юрик.
Но дедушка не захотел разговаривать с внуком, только ускорил шаг.
Проходя мимо Ромы, Юрик жалко улыбнулся и слабо, словно извиняясь, махнул ладонью. Рома махнул в ответ. Они не сказали друг другу ни слова. Юрик ушел. Рома чувствовал себя так, словно у него отрезали руку или ногу.
Сам новогодний праздник и каникулы прошли не самым веселым образом. 31 декабря Рома позвонил Еве, чтобы рассказать о том, что произошло в школе.
– Знаю, – остановила Ева, – мне Балта уже все рассказала.
– Ты вернешься? – спросил Рома.
– Нет, – ответила Ева, – мне это не нужно. В смысле, театр. Мы с мамой решили, я в старую школу буду опять ходить.
– Понятно, – сказал Рома после паузы. Ему хотелось что-нибудь разбить или сломать от злости и бессилия.
Позже Рома хотел пнуть ногой нарядную елку, стоящую в гостиной, но потом передумал.
Роме подарили велосипед. Под елку он не поместился, и родители спрятали его на усыпанном снегом балконе. Рома мечтал о велосипеде, но подарок этот посреди зимы и в такой невеселый момент был не вовремя, некстати. Мама посмотрела на кислое Ромино лицо:
