Мистер Коулмен был королевским защитником, выдающимся адвокатом. Мистер Эдкок, как поверенный, не мог сам появиться в Высоком суде, поэтому передал ему дело Салли. Она надеялась, что Коулмен справится; выбора у нее не было.
Без Джима Тейлора, пребывавшего в Южной Америке (последнее письмо пришло из Манауса, они как раз собирались с проводником в джунгли), Салли не могла разузнать что-либо о мистере Пэррише, не обратившись к профессиональному агенту. Ясное дело, Пэрриш был хорошо осведомлен о ее жизни, и Салли бросало в дрожь от мысли, как долго и тщательно, должно быть, кто-то копался в ее прошлом. Все было сделано правильно: для нападения выбран момент, когда она осталась одна, без друзей, способных дать показания в ее пользу; в то время, когда якобы был заключен этот брак, Салли занималась опасным расследованием по делу одного производителя оружия, и мало кто тогда ее видел, — сложно будет доказать, что она не была в тот день в церкви. Пэрриш правильно указал адрес ее офиса, день рождения Харриет; он знал, сколько денег она вложила и куда.
На самый главный вопрос Салли еще не ответила. Но пока она брела от адвокатской конторы по Стрэнду в сторону Друри-лейн, он все настойчивее звучал в ее голове: зачем? Зачем ему это нужно? Зачем?
Медная табличка на двери дома на Блекмур-стрит ни о чем ей не сказала, кроме того, что Артур Пэрриш, комиссионер, делит помещение с «Г. Симонидес Лтд». — англо-левантинской торговой компанией, а также с Т. и С. Уильямсонами — импортерами специй. Лучше здесь не задерживаться: Пэрриш наверняка знает, как она выглядит, и…
Ну и что, если он ее увидит? Она уже ведет себя, как преступница. Она вовсе не должна чувствовать себя виноватой. Так и с ума сойти недолго.
Салли вернулась на Стрэнд. В доме номер 223 располагалась оружейная лавка.
— Я хочу купить пистолет, — обратилась она к усатому продавцу мрачного вида.
— Учебный пистолет, мисс?
— Револьвер.
Учебные пистолеты были легкими, однозарядными, из них обычно стреляли в помещении; эффективны они были на дистанции до десяти метров. У Салли уже было два таких, но сейчас она желала приобрести что-нибудь посущественней. Она осмотрела «Уэбли-Прайс», «Трантер», поколебалась, глядя на кольт, и в конце концов остановила свой выбор на «Британском Бульдоге» — никелированном пятизарядном револьвере, который обладал не только достаточной убойной силой, но и был подходящего размера, чтобы уместиться в кармане.
— У него сильная отдача, мисс, — сказал продавец. — Руке больно, если с непривычки. Целиться надо пониже, иначе промахнетесь.
— Я бы взяла кольт, — ответила Салли, — но он слишком большой. А этот в самый раз. Я привыкну — мне приходилось немало стрелять. И пятьдесят патронов, пожалуйста.
Все это обошлось ей немногим более четырех фунтов. Она завернула пистолет, коробку с патронами и, к большому удивлению продавца, забрала их с собой; обычно дамы и господа договаривались о доставке покупки на дом — не таскать же оружие по улице. Но Салли сейчас было не до аристократических замашек. Как она и сказала, стрелять ей приходилось немало. Обучал ее отец, от него в подарок на четырнадцатилетие она получила первое оружие — легкий пистолет бельгийского производства. Дважды в жизни ей приходилось стрелять и в людей. Первый раз, когда ей было шестнадцать, — в человека, убившего ее отца и угрожавшего ей самой. Звали его Ай Линь, он был главарем тайного китайского общества. Наполовину голландец, под именем Хендрика ван Идена он нелегально перевозил опиум на кораблях мистера Локхарта без его ведома. Когда они ехали в кебе в районе Ист-Индских доков, Салли пришлось выстрелить в него, чтобы он сам ее не убил. Погиб он или нет, она не знала, так как, ужаснувшись содеянному, убежала прочь, а тела так и не нашли. Она считала, что Ай Линю удалось перебраться на Восток.
Второй раз Салли мстила за смерть Фредерика Гарланда. Она выстрелила в механизм чудовищной паровой пушки, надеясь, что во время взрыва погибнет и ее производитель — Аксель Беллман, и она сама. Однако Салли осталась жива, чему сейчас была безмерно рада. А вот Аксель Беллман погиб. Мучимая угрызениями совести из-за совершенного убийства, Салли поклялась никогда больше не применять оружия, не допустить, чтобы насилие других толкнуло ее на ответное насилие.
Но ничего не вышло. Видимо, ей предстоит немало расследовать и здорово потрудиться, прежде чем состоится слушание дела; а если дойдет до грубого выяснения отношений, она должна суметь постоять за себя.
«Но все же: зачем? Что ему нужно? Что я ему сделала? Почему? И вообще — кто он?»
Глава вторая
Журналист
Вниз по течению реки от Твикенхема находятся лондонские доки, куда примерно в то же время, когда Салли ложилась спать, причалил пароход под названием «Гарлем». Он вез пассажиров из Роттердама. Таможенный служащий по правилам взошел на борт еще в Грейвсенде, однако большинству пассажиров было практически нечего декларировать. Путешествие выдалось нелегким. Все на пароходе были бедны, многие голодны, а некоторые к тому же больны.
Трап опустили; столпившиеся на палубе люди подхватывали свои пожитки и, суетясь, спешили ступить на мокрый булыжник причала. Женщины в платках, бородатые мужчины в фуражках (а кое-кто в потрепанных меховых шапках), залатанных брюках и стоптанных ботинках; багаж их состоял из картонных коробок, перевязанных бечевкой, скатанных матрацев, бесформенных тюков с одеялами, корзин с одеждой, кастрюль, чайников… В то время как люди по одному сходили с корабля и шли в сторону ворот, освещенных уличным фонарем, один из портовых рабочих повернулся к своему приятелю и спросил:
— Чё это за язык, Берт?
— На котором они говорят? Это идиш, Сэм.
— Идиш? Где это на нем говорят?
— Например, на Кейбл-стрит. Это евреи, братец. Из России приплыли или еще откуда. Ты чего, не в курсе?
Тот, которого звали Сэмом, обернулся и взглянул на поток беженцев. На берег сошли еще не все — сколько же их там? Уже вышло более сотни, а люди все прибывали. Среди них был мальчик лет пяти, протискивающийся сквозь толпу, в одной руке он нес тяжелую корзину, другой тащил за собой трехлетнего брата. Их мать с платком на голове прижимала к груди младенца и волокла какие-то вещи, наспех завернутые в холстину. Там же был старик с распухшей ногой, с трудом ковылявший на костыле. Двое юношей несли на руках пожилую женщину, очевидно, мать, которая была не в состоянии идти сама. В толпе выделялись лица: молоденькая кареглазая девушка-красавица, тощий мужчина с хитрым выражением лица, ребенок с болезненно-запавшими глазами, тучная женщина, которая так радовалась, что заражала весельем всех, кто находился рядом; чахоточный рыжебородый молодой человек с горящим взглядом; старик в порванном пальто и замызганной ушанке, с длинной седой бородой и пейсами-завитушками, обрамлявшими его благообразное лицо; гладко выбритый авантюрист с ясным взором, в черной кепке и пальто с меховым воротником.
Рабочие наблюдали, как толпа идет к воротам, где ей преграждал путь служащий в форме, стоявший в свете фонаря. Он пытался что-то объяснить пассажирам.
