— Ма! — закричала она, увидев незнакомцев, и убежала, сверкая босыми, перепачканными в испражнениях ногами.
— Заткните подол за пояс. О ботинках не беспокойтесь — их можно помыть. Не отвлекайтесь на тошноту. И записывайте, вы здесь для этого, — напомнила мисс Роббинс.
Салли подобрала юбку, как ей посоветовали, и взяла блокнот с карандашом.
— Мисс Роббинс, вишь, чё здесь творится? — сказала женщина, появившаяся в дверях. — Уже три недели это продолжается. Мы говорили с домовладельцем, а он сказал, что здесь ни при чем, что надо обращаться в департамент водоснабжения. Тока я не знаю, куда идти, мисс, и чё говорить…
Женщина была тощая, с впалыми щеками, под одним глазом синяк. Ее одежду вряд ли можно было назвать чистой, но было видно, что за ней следили, да и в глазах женщины еще можно было заметить живые искорки.
Салли было трудно сдерживать тошноту. То, что кто-то мог оставаться в этой зловонной дыре дольше, чем несколько минут, более того — жить здесь, казалось невероятным, тем не менее здесь обитали люди. Она собралась с духом, записывая слова женщины и стараясь не дышать.
Потом мисс Роббинс настояла на том, чтобы осмотреть саму уборную.
— Негоже жаловаться, если не знаешь, на что жаловаться, — объяснила она. — Нам нужны факты, и чем больше, тем лучше. Вы помните, какого числа туалет засорился? И что вы сделали? А когда вы говорили с домовладельцем?
Она дотошно расспросила женщину. Когда мисс Роббинс узнала все, о чем хотела, она дотронулась до синяка, багровевшего у бедняги на скуле, и спросила:
— Откуда это у тебя, Марта?
— Да упала я в темноте и ударилась о перила лестницы, мисс. Правда. Свечка погасла, а за спичками лень было возвращаться.
— Твой муж все еще работает?
— Да, мисс.
— Сколько он приносит домой?
— На той неделе девятнадцать шиллингов, мисс. А на позапрошлой — двадцать.
— И вам этого хватает?
— Почти, мисс. Мы живем лучше, чем некоторые. Я вовремя плачу за жилье, и это здорово, мисс.
— Да уж. Думаю, домовладелец тоже доволен. А как дети?
— Живучие, как блохи. Можно подумать, из-за всего этого они должны болеть, но пока все нормально. Но дальше по улице, я слышала, тиф начался. Всего в двух кварталах от нас. Скоро доберется и сюда, а тогда…
— Ладно, оставь это мне. Я что-нибудь придумаю. Кстати, если муж еще раз тебя ударит, ты ведь мне скажешь?
— Конечно, мисс. — Женщина потупила взор. Они попрощались и ушли. Салли побледнела и, как ни пыталась, не смогла сдержаться — ее вырвало. Мисс Роббинс открыла бутылочку с ароматической солью и, не говоря ни слова, передала ей; резкий запах помог Салли немного прийти в себя.
— Надеюсь, вы все отметили, — сказала мисс Роббинс. — Можете написать все это для меня попозже, хотя времени у нас мало. Идемте дальше.
Она провела Салли под лондонскими арками, мимо станции Блэкуолл и Леман-стрит в сторону Уайтчапела. Тут было грязно, но, по крайней мере, воздух был чистым. Хотя здесь витали другие запахи: тяжелый чад шел от табачной фабрики слева; дымом, от которого першило в горле, тянуло с угольного завода, что находился через одну-две улицы отсюда.
На Колчестер-стрит мисс Роббинс изучила медные таблички на двери, нашла ту, что была ей нужна, и вошла в дверь, не постучав. Салли последовала за ней с блокнотом наготове. Толстый человек, сидевший в конторе, что-то записывал в гроссбух, а худой считал на столе монеты.
— Купер? — спросила мисс Роббинс. — Вы отвечаете за квартиры в Роули-Корт?
— Прошу прощения? — поднял глаза толстяк. Худой прекратил считать, его рука застыла в воздухе.
— В Роули-Корт засорилась канализация. Жильцы жаловались вам…
— Двадцать пятого числа прошлого месяца, — подхватила Салли.
— …и вы ничего не предприняли. Двор сейчас в ужасающем состоянии. Вы обсуждали этот вопрос в столичном департаменте водоснабжения?
— Да, обсуждал. Но я не понимаю…
— Вы писали им письмо? Могу я увидеть копию?
— Нет, не можете. Как вы смеете вламываться сюда и требовать…
— А как вы смеете обрекать ваших жильцов на жизнь в грязи и болезнях? Как смеете вы позволять детям существовать в таких условиях? Как смеете вы брать с людей плату, но пальцем о палец не ударить, чтобы исправить положение? Как вы думаете, скоро там начнется эпидемия тифа? Или холеры? Я рада, что увидела вас, Купер. Теперь буду вас знать.
— Пожалуйста, погодите минуту, мадам, позвольте объяснить — это ведь не моя собственность, я всего лишь агент. Я передал жалобы жильцов владельцу, мадам, сразу же, как только меня известили, но решать проблемы не в моей компетенции. За это отвечает департамент водоснабжения, а я уж не знаю, сообщал ли мистер… в смысле домовладелец в департамент. Не знаю…
— А кто владелец?
— М-м… это компания, мадам, а не человек.
— Название?
Он сделал вид, будто ищет имя в своей бухгалтерской книге, хотя наверняка знал его так же хорошо, как и свое собственное.
— «Ист Лондон Проперти Компани», мадам.
— Это корпорация? — спросила Салли.
— Простите, мадам?
— Это частная компания с ограниченной ответственностью? Она зарегистрирована как юридическое лицо? Она существует реально или нет?
— Прошу прощения, мисс, но я не понимаю.
— Хорошо, вы знаете адрес?
Агент забеспокоился.
— Энджел-Корт, надо свернуть с Трогмортон-стрит. Смотрите…
— Всего хорошего, — бросила мисс Роббинс и направилась к выходу.
Салли последовала за ней.
— Что это за дела с корпорацией? Что это значит? — Вопрос мисс Роббинс предназначался ее спутнице.
— Если компания зарегистрирована, то она является юридическим лицом и на нее можно по дать в суд, как на человека. А если нет, то придется судиться с людьми, ежели удастся выяснить, кто они. Вы хотите это выяснить?
— Посмотрим. Сначала обратимся в департамент водоснабжения. У меня нет денег на судебные тяжбы.
«У меня теперь тоже нет», — с тоской подумала Салли, в то время как они молча шагали по улице. И сейчас это было более дружелюбное молчание, она почувствовала, что прошла некий тест.
Офис столичного департамента водоснабжения находился в Бишопсгейте, в километре от конторы агентства. Там их встретил прилизанный чиновник, которого звали мистер Хэнбери.
— Роули-Корт, Роули-Корт, «Ист Лондон Проперти Компани»… Ох, у меня тут есть заявление мистера Купера о… Да, мы послали уведомление хозяину, смотрите, у меня все записано.
Он мягко улыбнулся и показал им письмо.
