В обязанности Мишлета входило одевать и мыть Цадика, а также заботиться обо всех остальных личных нуждах своего хозяина. В доме Мишлет был самым главным, не считая самого Цадика. Ребекка считала, что слуга этот человек тщеславный, пыталась вспомнить, что она о нем слышала: своенравный, толстый, любитель шоколада, всяких сладостей и ароматных сигарет. Он был единственным в доме, кто мог совладать с обезьянкой, которая безнаказанно кусала всех, кого захочет. Однажды она впилась зубами и в его руку, а он, вместо того чтобы попытаться отдернуть ее или разжать челюсти обезьяны, спокойно затянулся сигаретой, а потом затушил ее о голову зубастой проказницы. Та закричала, убежала и с тех пор боялась к нему подходить.
А что до самой обезьяны…
— Это сущее зло, — сказала Ребекка, втирая Салли в волосы что-то не очень приятно пахнущее. — Мне все равно, что там говорят о животных — мол, это невинные существа, не знающие, что такое добро и зло, Адам и Ева, дерево познания и все такое прочее. Эта обезьяна не невинное существо. Она знает, что такое зло, и она творит зло. Если бы я верила в весь этот фольклор, в дибуков и големов, я бы подумала, что это и есть злой дух, а не живое существо из плоти и крови. Порой, когда Цадик хочет наказать кого-нибудь из слуг, он приказывает обезьяне напасть на него, что та и делает. И они не смеют защищаться, за исключением того случая с Мишлетом. Та служанка, Ольга, рассказала мне еще кое-что. Она сказала, что обезьяна стареет. Цадик пытался заменить ее и тренировал молодых приматов, но ничего не получалось. Придет время, когда она совсем состарится и не сможет выполнять своих обязанностей, а потом умрет, и что он будет делать тогда, одному Богу известно… Так, теперь опять надо смыть. Наклоните голову над тазом…
На Салли израсходовали почти всю хну, миссис Катц и Ребекка втирали, промывали, потом снова намазывали волосы густой массой и опять смывали. Мистер Катц вошел в комнату в разгар операции, поднял руки, показывая, что не смотрит, вышел, но потом вернулся снова, поиграть с Харриет.
Через некоторое время они поужинали супом со свеклой и соленьями, закусили черным хлебом, а затем Салли (со все еще обмотанной полотенцем головой) отвела Харриет наверх и уложила на раскладную кровать, которую поставили в комнате Ребекки. Мистеру Катцу было не впервой укрывать беглецов; его бизнес процветал, и он мог позволить себе помогать нуждающимся в помощи. К тому же он любил детей.
Салли оставили наедине с Харриет, чтобы они могли попрощаться. Девочка хотела спать, и ей уже не было дела до полотенца у матери на голове.
— Спокойной ночи, моя дорогая, — прошептала Салли. — Помнишь, что мама говорила тебе о смелости?
— Тигры? — вспомнила Харриет.
— Точно. Даже если ты не видишь маму, знай, что она рядом. А теперь закрой глаза, моя малышка. Будь умницей. Будь смелой девочкой…
Салли поцеловала дочку в лоб, лотом в обе щечки и крепко обняла. Когда она устраивала ее поудобнее, несколько слезинок упали на подушку рядом с девочкой, но Харриет ничего не заметила.
Потом Салли спустилась по лестнице, полотенце сняли, и на всеобщее обозрение были представлены темно-рыжие подстриженные волосы. Она даже не узнала себя в зеркальце, которое ей вручила миссис Катц.
— Спасибо, — поблагодарила всех Салли. — Это… Это именно то, что я хотела.
— Die Augenbrauen!
[18]
— вдруг вскричала Ребекка. — Брови должны быть темнее. У вас светлые брови — это ведь странно. Светлые брови с темными волосами. Они должны подходить по цвету.
Лея нашла карандаш, Салли послюнявила его и подрисовала брови. Теперь она была абсолютно на себя не похожа. И тут же подумала, что ей нужно и другое имя.
— Луиза Кемп, — сказала она. — Так я себя назову. Я служанка, могу выполнять любую работу. Вроде того. Спасибо вам всем.
— Салли, не забывай, что он опасен. Он убивает людей, — напомнила Ребекка.
— Сколько нам ждать, прежде чем идти на выручку? — спросила Лея.
— Я как-нибудь дам знать. Если нет…
— А что с Голдбергом?
Салли поколебалась, потом пожала плечами.
— Если он объявится… Не знаю. Скажите ему, что я встречалась с адвокатом… Присмотрите за Харриет.
— С ней все будет в порядке, — успокоила ее Ребекка.
Они поцеловались. Салли надела плащ, шляпку и вышла.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава двадцать первая
Слуга
Начался дождь.
Он лил упрямо и обильно. На южную Англию опустилось уныние; тучи висели низко над Лондоном, ближе к земле превращаясь в туман, обволакивавший возвышенности — Крауч-Хилл, Стритхэм-Хилл, Хэмпстед и Хайгейт, и обильно изливаясь в канавы, водостоки и почву.
Новая канализация под Лондоном была спроектирована так, чтобы справиться с сильными ливнями. Когда вода прибывала слишком быстро, из основной системы через дамбы она переливалась в систему дополнительную, а оттуда устремлялась в Темзу. Эти дамбы стояли в руслах старых рек, которые пересекали Лондон под землей: Флит, Стэмфорд-брук, Уэлбрук, Тайберн и так далее. Большинство из них были хорошо известны, хотя мало кто из пешеходов, кучеров и их пассажиров знал, что эти реки протекают прямо под ними.
А в старых частях города находилось несколько совершенно забытых источников. Главным образом, это были хилые ручейки, но некоторые переносили существенное количество воды, особенно после ливней, когда влага успевала просочиться через грунт. И все эти речушки и ручьи сливались в сотни, если не в тысячи, старинных сточных труб, некоторые из которых были засорены и развалились, другие все еще работали, но все они были переполнены нечистотами и грязью, в них жили жабы, крысы и угри.
Одна из таких забытых рек называлась Блэкборн. Она брала свое начало в Хэкни — месте, где когда-то стоял монастырь, а сейчас находилась фабрика по выпуску различных маринадов и солений. Извилистая речка текла на юг и впадала в Темзу где-то недалеко от Тауэра. К XIII веку она превратилась в открытую канализацию, по которой плыли не только мусор и дохлые собаки, но и отходы бумажных фабрик, кожевенных заводов и мыловарен, расположенных по ее берегам, поэтому название Блэкборн стало синонимом невыразимой грязи. В XVII веке речку закопали и застроили, и она пропала из вида, но продолжала течь, и в 1646 году после сильных ливней в нее провалились три дома. Пятнадцать человек утонуло, а троих вообще так и не нашли в этой зловонной жиже. Вскоре ее опять застроили и окончательно забыли.
Но речка не иссякла. По заброшенным сточным канавам в нее по-прежнему текли нечистоты, множество предприятий опорожняли себя в речушку, ( от чего она, естественно, не делалась чище. В ней было все, что только можно себе вообразить. Из-за протекающей трубы под скотобойней в Степни сотни литров крови попадали в канализацию, а затем и в Блэкборн. Завод лакокрасочных изделий в Шордиче избавлялся от химических отходов посредством ямы на заднем дворе, которая благодарно принимала их и препровождала в ту же речушку. Кирпичная стена, воздвигнутая около 1665 года для того, чтобы поддерживать одну из стенок общей могилы умерших во время эпидемии чумы, постепенно разрушалась, и Блэкборна, ко всему прочему, достигали гнилостные флюиды нескольких десятков чумных трупов. В общем, это было крепкое варево, и в сухую погоду оно медленно текло под землей, просачиваясь сквозь разваливающиеся кирпичи и расшатанные плиты в сотни подвалов и наполняя их непередаваемым смрадом. Мало-помалу поднимаясь после обильных дождей, река размывала и известковый раствор, и цемент, из которого были сделаны фундаменты большинства зданий.
