Добирался он долго, то пешком, то попутками, то, если
удавалось, поездом. Когда ловили патрули, показывал документ об
откомандировании в Западную Украину и говорил, что возвращается домой, чтобы по
месту жительства пойти в военкомат и отправиться на фронт воевать. Дома в
деревне он оказался через три месяца, война к этому моменту не только не
кончилась, но стало понятно, что закончится она еще очень не скоро. С одной
стороны, немцы продвинулись достаточно далеко и дошли почти до самой Москвы, но
с другой – они нас пока все-таки не победили. Этих трех месяцев хождения по
тыловым районам, по которым бесконечной чередой шли эшелоны с ранеными,
Подрезкову хватило, чтобы понять: воевать он не хочет. Он боялся смерти, он
боялся боли, он просто струсил. Добравшись до своей деревни глубокой ночью, он
постучал в окошко. Жена и мать считали, что он погиб, потому что пришло
сообщение, что погибла вся группа животноводов, отправленных на Украину, хотя
официального извещения о смерти пока не приходило. Матери и сынишки в деревне
не было, в самом начале лета они уехали к родственникам в Новосибирскую область
и после начала войны там и остались. Жена, уже оплакавшая Подрезкова,
несказанно обрадовалась, что муж жив, и когда он признался ей, что не хочет
идти на фронт, Вера зарыдала, прижалась к нему, заголосила, тем самым утвердив
его в решении остаться дома. И самому страшно воевать, и жена не хочет, чтобы
он уходил на войну. Таким образом ветеринар Подрезков превратился в дезертира.
Вера спрятала мужа в подполе и никому не сказала, что он вернулся, благо дело
было ночью и никто его не видел. На все вопросы она отвечала одно и то же: вы
сами мне сказали, что он погиб, дайте мне официальную бумагу, или я буду
считать его живым и ждать.
За все четыре года войны никому и в голову не пришло, что
Подрезков на самом деле жив и давно вернулся, никто его и не искал.
Война закончилась, из Новосибирска вернулась мать
Подрезкова, но… одна, без внука Павлика. Случилось ужасное. Бабушка с внуком и
другими сельчанами отправилась в лес за грибами, и ребенок потерялся, причем
никто не мог сказать точно, как это произошло. Кинулись искать – не нашли.
Потом искали всем селом, искали долго, дней десять, но Павлик как в воду канул.
Спустя месяц бабушку вызвали в милицию и сказали, что нашли останки ребенка, которого
можно опознать только по одежде: несчастный малыш стал жертвой диких зверей.
Бабушка тронулась умом, она никак не могла поверить в то, что ее внучек погиб,
что его съели волки. И хотя ей показывали обрывки одежды, найденной рядом с
останками, и одежда эта в целом совпадала с той, в которую мальчик был одет в
тот злосчастный день, бабушка упорно стояла на своем: подумаешь, зелененький
беретик, подумаешь, беленькая маечка, да все дети ходят в таких маечках и таких
беретиках, потому что в местном сельмаге ничего другого не продается, не может
Павлик погибнуть, он просто куда-то ушел и потерялся, его подобрали добрые
люди, может быть, он живет в ските, но он жив-здоров. Когда женщина вернулась в
Подмосковье к невестке и сыну-дезертиру, помешательство приобрело форму
идефикса: мальчик здесь, в лесу, он спрятался за березкой и ждет, когда его
найдут, надо только найти ту березку. Одолеваемая бредовой идеей, бабушка
постоянно бродила по лесу, высматривая внука, забиралась бог знает куда,
пропадала на несколько дней, потом как-то выбиралась и прибредала домой,
уставшая, изголодавшаяся и обессиленная. Скрыть от старухи, что в доме
находится сын-дезертир, конечно, не удалось бы, но она так ничего и не поняла,
находясь во власти одного-единственного стремления: найти внука Павлика.
Да, война закончилась, но, как оказалось, самое страшное для
Веры Подрезковой только началось. Дезертиры были объявлены военными
преступниками без срока давности. Стало понятно, что ветеринар и его жена
попали в ловушку. У него был выбор: или выйти на свет божий и сесть в тюрьму,
из которой рано или поздно, если повезет, он освободится, или остаться в тюрьме
домашней, из которой выхода не будет никогда. У Веры тоже был выбор: продолжать
прятать мужа и считаться вдовой или выдать его и стать в глазах всех женой
дезертира, пособницей, укрывавшей преступника. А ведь в каждой избе были
солдатские вдовы или осиротевшие матери, которые считали Веру «своей» и жалели
ее, и начали возвращаться мужики, кто с ранениями, кто с боевыми наградами, и в
такой ситуации признаться, что ты укрывала у себя в подполе молодого здорового
труса… Невыносимо. Вера, стыдясь себя самой, все чаще думала о том, что, может,
лучше бы ее муж вернулся с войны калекой или не вернулся вовсе.
Кроме того, прятавшегося в подполе мужа было трудно кормить.
С продуктами тяжело, и добывать еду в количествах, превышающих нужды двух
женщин, да так, чтобы никто ничего не заподозрил, было ой как нелегко.
А тут и брат Веры нарисовался, грудь в медалях, левой руки
по локоть нет. Узнав, что зять на войне не был, а просидел все четыре года в
подполе под юбкой у жены и теперь тоже продолжает прятаться, ослабевший,
рыхлый, бледный, болезненный, брат страшно возмутился, но быстро сообразил, что
может использовать положение сестры к собственной выгоде. Дело в том, что был
он человеком из криминальных кругов, до войны пробавлялся грабежами и разбоями
и теперь отыскал старых дружков и снова принялся за старое. Понимая, что Вере
деваться некуда, он шантажом заставлял ее передерживать у себя краденые вещи,
хранить оружие, давать приют бандитам, скрывающимся от милиции. Он знал, что
свекровь сестры полоумная, ничего не соображает и ни о чем не догадывается, а
сама сестра не сдаст ни его, ни его людей, иначе он немедленно расскажет всем
про дезертира. Для всех жителей деревни была придумана легенда о том, что брат
Веры завербовался на какие-то работы где-то очень далеко, на Севере, иногда он
приезжает в отпуск или в командировку с тюками, потом снова уезжает, а люди,
которые приходят вместе с ним, – это его товарищи по работе, едущие к
своим семьям через Москву и останавливающиеся в гостеприимном доме Подрезковых
переночевать и отдохнуть.
Так оно и шло из года в год. Бывший ветеринар слабел и
болел, Вера старилась буквально на глазах, безумная мать бродила по лесу, пугая
случайно оказавшихся в чаще мальчишек из окрестных деревень и поселков, брат к
бандитским налетам добавил еще торговлю оружием. И однажды он привез в деревню
двоих покупателей, желавших приобрести дробовики, которые, как и все незаконно
добытое, хранились у Веры. Покупатели оказались людьми недоверчивыми,
приобретать кота в мешке не желали и потребовали, чтобы ружья непременно были
отстреляны. Втроем они отправились в карьер проверять качество товара, где и
были застигнуты бдительным милиционером Головиным, который, рассказывая эту
эпопею дочери и ее товарищу, специально предупредил, что про бандитов говорить
можно, в этом никакого секрета нет, а вот про дезертира, его жену и маму лучше
помолчать, потому что Веру жалко, ей и так несладко теперь придется, и незачем
делать так, чтобы вся округа об этом знала.
– И ты знаешь, что отмочил наш милый Родислав? –
голос Ворона стал томным и загадочным, из чего можно было сделать вывод, что
самое сладкое он приберег, как говорится, «на третье». – Ни в жизть не
догадаешься. Такой тихий, мирный, трусоватый мальчик, профессорский сынок, и
вдруг говорит Головину: я, дескать, дядя Коля, хочу стать милиционером и быть
таким же героем, как вы. А? Каково?
