– Да не подходящий он, а богатый, с папой-профессором и
большой квартирой, вот и все твои резоны! – продолжала бушевать
Тамара. – И нечего мне тут рассказывать, что вы все знаете, потому что вы
взрослые, мы с Любкой тоже уже не маленькие и как-нибудь сами разберемся, как и
с кем нам жить.
– Вот я и смотрю, что ты уже разобралась! – Зина
тоже не выдержала и сорвалась на крик. – Парикмахером она будет,
посмотрите на нее! Будешь целыми днями в сальных волосах ковыряться, стоять в
идиотском застиранном халате по многу часов, да через два года у тебя от такой
работы все вены на ногах повылезают, и так-то бог красоты не дал, а на своей
расчудесной работе вообще в уродину превратишься, так до самой смерти в старых
девах и просидишь. Любочка хоть приличную профессию себе выбрала, будет ходить
на работу в красивых платьицах и элегантных костюмчиках, станет бухгалтером на
предприятии, а ты? Глаза бы мои на тебя не смотрели!
– Да и не смотри, больно надо!
Тамара схватила плащ, выскочила из комнаты, хлопнув дверью,
и выбежала на улицу. Идти было некуда, но и оставаться в одном помещении с
матерью ей в этот момент не хотелось. Через несколько минут следом за ней вышла
расстроенная Люба, заметила сидящую на лавочке сестру и устроилась рядом.
– Ну чего ты, Том, – она ласково взяла Тамару за
руку, – мама же хочет как лучше для нас.
– Лучше?! – снова взорвалась так и не
успокоившаяся Тамара. – Это по ее правилам так будет лучше, а по моим –
только хуже. И по твоим тоже. Ты же хочешь, чтобы Родик тебя любил, правда?
– Правда.
– Ты же не хочешь, чтобы он на тебе женился без любви,
правда?
– Конечно, не хочу. Я хочу, чтобы он по любви женился.
Без любви мне не надо.
– Вот то-то и оно. А мать послушать, так все равно,
есть любовь или нет, главное, чтобы штамп в паспорте был и чтобы мужика
побыстрее детьми к себе привязать. Любка, ты смотри не вздумай делать, как она
советует, добра от этого не будет, – строго предупредила Тамара.
– Да я и не собираюсь, – смущенно пробормотала
Люба. – Том, а ты не знаешь, нам скоро квартиру дадут?
– Папа говорит, что скоро, мы же на очереди давно
стоим. Наш барак расселять будут, и всем дадут квартиры в пятиэтажке. А что? Ты
уже о замужестве задумалась?
– Да нет, я про торшер мечтаю. Знаешь, если нам дадут
квартиру, давай мы в нашу с тобой комнату торшер купим, а? И столик маленький
на тонких ножках, я в одном журнале видела, такой изящный! Будем на него книги
складывать, а в середину салфеточку положим и вазочку поставим. Давай?
– Книги надо не на стол складывать, а на стеллаж
ставить, – наставительно произнесла Тамара. – Ты что, думаешь, у нас
с тобой будет пять книжек на двоих? Да если у нас с тобой будет своя комната,
мы первым делом стеллаж купим, я к этому времени уже работать пойду, буду сама
зарабатывать, и будем с тобой целыми днями по книжным магазинам бегать и
хорошие умные книги покупать! И никаких салфеточек я тебе не позволю, имей в
виду. Это ужасное пошлое мещанство.
– А вазочку? – с улыбкой спросила Люба.
– Вазочку, так и быть, можно, – разрешила сестра.
– А торшер?
– Это обязательно. Как же мы с тобой читать будем без
торшера? Ой, Любка, Любка, – Тамара обняла ее и поцеловала в висок, –
мечтательница ты моя! Как же я тебя люблю! А вдруг ты выйдешь замуж за своего
Родика и переедешь к нему, с кем я буду в одной комнате жить? С Бабаней,
наверное.
– Ну, с Бабаней-то хорошо, она тоже почитать любит,
только она тебя салфеточками замучает, – засмеялась Люба. – И если ты
купишь стеллаж, она вместо книг на него свою коллекцию поставит.
– Кошмар! – Тамара театрально схватилась за
голову. – Я этого не вынесу! Любка, я тебя умоляю, не выходи замуж в
ближайшие десять лет, не оставляй меня одну, не бросай на съедение этим
апологетам мещанского образа жизни!
И сестры дружно расхохотались, моментально забыв о только
что разгоревшемся дома скандале.
* * *
В октябре Клара Степановна достала два билета в Большой
театр «на Плисецкую» и торжественно вручила Родиславу:
– Вот, пригласи Любочку, говорят, Плисецкая потрясающе
танцует. Это будет воскресенье, приводи Любу к нам на обед, а потом вместе в
театр поедете.
Люба была на седьмом небе от счастья: ей удастся посмотреть
на саму приму-балерину Большого! Галину Уланову ей увидеть на сцене не
довелось, и Люба очень об этом сожалела, но зато теперь она увидит Майю
Плисецкую, про которую даже в «Правде» писали и которая в Америке произвела
настоящий фурор.
С самого утра в воскресенье Зинаида начала собирать дочь на
свидание, ведь это не просто очередная встреча с Родиком, а визит в дом его
родителей, надо надеяться – будущих родственников. И хотя приглашение на
воскресный обед было не в новинку, Зинаида почему-то именно в этот раз решила
отнестись к сборам более ответственно.
– Возьми мои туфли, – она вынула из коробки и
поставила на пол пару изящных серых туфелек на высокой шпильке, – будешь в
них хорошо смотреться.
Размер ноги у матери и Любы был одинаковым, и девушка без
колебаний встала на каблуки. Встала – и тут же села.
– Мам, я не смогу, – жалобно простонала
она, – я заваливаюсь. В них же невозможно ходить!
– Очень даже возможно! – сердито ответила
Зинаида. – Я же хожу, значит, и ты сможешь. И нечего капризничать, вставай
и ходи по комнате, пока не обвыкнешься.
– Может, не надо? – робко попросила Люба.
В туфлях было отчаянно неудобно, они оказались великоваты,
совсем чуть-чуть, но и этого было достаточно, чтобы Любина нога вихляла на
тонкой шпильке из стороны в сторону.
– Очень даже надо, – решительно произнесла
мать. – Ты наденешь вот это мое платье, оно совсем прямое, и без шпильки
ноги будут смотреться как колоды.
– Я могу надеть блузку и широкую юбку в клеточку с
пояском, – предложила Люба свой любимый наряд, в котором она уже несколько
раз ходила с Родиком в кино. – Тогда можно без шпильки.
– С ума сошла! В Большой театр – в юбке в клеточку! Ты
соображаешь, что говоришь, Любаша? Билеты достала Клара Степановна, наверное, у
них там в университете распространяли, на спектакле будут ее знакомые, которые
знают Родика, и что они подумают, когда увидят его с девушкой, одетой, как
будто она в сельский клуб собралась? Что они потом Кларе Степановне скажут? Что
ее сын связался с деревенщиной, у которой ни вкуса нет, ни воспитания? Ты
наденешь вот это мое платье, оно светлое, нарядное, строгое, я еще тебе вот
сюда брошечку приколю…
Люба сдалась, молча натянула на себя мамино платье,
терпеливо стояла, пока Зинаида искала, куда бы приколоть крупную блестящую
брошь, чтобы она выигрышней смотрелась, и начала послушно ходить взад-вперед по
комнате, приучаясь держать баланс в болтающихся на ногах туфельках.
