– Ты что, собираешься идти одна, без Родислава? Что еще
за новости?
– Это не мне, это Андрюше Бегорскому, он всего на три
дня приезжает из армии, – объяснила Люба.
– Андрюша? Это тот дачный шахматист? Дельный парень. А
сама ты когда успела спектакль посмотреть? Я тебе вроде бы билеты не доставал.
– Я и не смотрела. Да я успею, пап, я же в Москве живу,
а Андрюшке уезжать обратно через три дня.
Николай Дмитриевич с интересом глянул на дочь, потом стал
рассматривать более внимательно, словно впервые увидел, и наконец произнес:
– Хороший человек из тебя вырос, Любаша. Добрый.
На эти слова отца Люба особого внимания не обратила, потому
что с несказанным удивлением думала о другом: откуда Николай Дмитриевич знает
об Андрее и о том, что он летом приезжает на дачу, и о том, что он увлекается
шахматами? Андрей ни разу не был у них дома, она не знакомила его ни с Бабаней,
ни с родителями, так откуда же у отца такая осведомленность? Конечно, Андрея
знала Тамара, но вряд ли она откровенничала с папой, между отцом и старшей
дочерью особо доверительных отношений Люба не наблюдала. Ну и разумеется, обо
всем знала Анна Серафимовна, которая живо интересовалась жизнью внучек, в том
числе и их друзьями. Получается, что это бабушка рассказала папе… Зачем?
Неужели ему это было интересно? И неужели он столько лет держал это в голове и
не забыл? Видно, не зря он стал таким большим начальником, он действительно
необыкновенный.
Народу на свадьбу пригласили изрядно: школьные и
институтские друзья Любы и Родислава, друзья и родственники Головиных и Клары
Степановны, и Анна Серафимовна позвала двух своих самых задушевных приятельниц
с мужьями. И разумеется, в списке приглашенных числились Аэлла Александриди и
ее новоиспеченный муж. Честно говоря, Любе и в голову не пришло бы позвать
Аэллу, с которой до минувшей весны она не виделась почти три года, но после
того, как Аэлла позвала их на свою свадьбу, не сделать ответный шаг было бы
неприличным.
* * *
В день свадьбы с самого утра на Родислава навалилось «это».
Он плохо соображал, что нужно делать, что надевать, куда идти. Клара Степановна
хлопотала вокруг него, то и дело раздражаясь от его неловкости и
несообразительности, а Родик мечтал только об одном: чтобы рядом поскорее
оказалась Люба, которой можно не стесняться, которая поможет и поддержит. Но
Люба, как назло, должна была высидеть очередь в парикмахерской, где ей
предстояло сделать свадебную прическу.
Наконец Люба появилась, и Родика немного отпустило.
– Я ужасно волнуюсь, – признался он по дороге в
ЗАГС.
– Не бойся, – дрожащим голосом ответила
Люба, – я тоже волнуюсь. Вдвоем не страшно.
Она держала его за руку все время, до самого окончания
торжественной церемонии. Родислав так нервничал, что никак не мог надеть ей на
палец кольцо, и кончилось все тем, что Люба ловко, так, что никто и не заметил,
взяла у него кольцо и надела сама. Завершающий церемонию поцелуй тоже получился
неловким и скомканным, Родик промахнулся и не попал в Любины губы.
Потом у него схватило живот. То ли он съел на завтрак что-то
не то, то ли «это» стало проявляться, помимо тошноты, еще и поносом, но всю
дорогу от ЗАГСа до дома Родислав сидел в машине, сжавшись в комок, и боялся,
что с ним случится позор, от которого он никогда в жизни не отмоется. Однако
все обошлось, до дома он доехал благополучно.
– Как только придем домой, сразу выпей водки, – тихонько
посоветовала Люба. – Это очень хорошо помогает.
Она не ошиблась, три больших глотка водки через несколько
минут привели в порядок нервы, тошнота и позывы прекратились, но вздулся и
страшно разболелся живот. Спазмы скручивали несчастного жениха с такой силой,
что впору было сгибаться пополам. Больше всего на свете Родислав хотел, чтобы
никакой свадьбы сейчас не было, чтобы не было гостей, накрытого стола, а была
бы тишина и возможность лечь в кровать, повернуться на бок и подтянуть колени к
груди. И чтобы Люба сидела рядом и держала ладонь у него на лбу.
Но ничего отменить было нельзя, и Родислав морщился, страдал
и терпел. Иногда, когда терпеть было невмоготу, он на несколько минут скрывался
в своей комнате, чтобы прилечь, согнув колени, – так ему становилось хоть
немного легче.
– За здоровье молодых! – гремел очередной тост,
все поднимали рюмки и бокалы, и Родислав тоже поднимал бокал с шампанским,
подносил с губам и ставил на стол, едва смочив губы. После первого тоста он
неосторожно сделал глоток пенящегося напитка, отчего его скрутил такой жестокий
спазм, что больше он решил не рисковать.
Часа через два после начала празднества явились Аэлла и ее
муж, высокий добродушный парень, очень простой в общении и большой знаток
всевозможных анекдотов. И почти одновременно с ними, буквально на десять минут
позже, в дверь позвонил Андрей Бегорский.
– Где тебя посадить? – спросила Люба,
расцеловавшись с ним и приняв в подарок «Антимиры» – сборник стихов модного
поэта Андрея Вознесенского, маленькую пластинку с записью песен Булата Окуджавы
и нейлоновую рубашку для Родика – писк моды тех времен.
Андрей быстро оглядел разношерстную компанию и остановил
взгляд на Тамаре.
– Я с Томкой сяду, если можно.
Люба усадила его рядом с сестрой и вернулась к жениху.
* * *
Когда появилась Аэлла, Тамара не смогла удержаться от
сарказма: ну надо же, явилась на чужую свадьбу в платье, которое вполне может
сойти за подвенечное! Белое, с пышной юбкой, с глубоким декольте, открывающим
высокую грудь. На шее кулон с драгоценным камнем на золотой цепочке, на руке
золотой браслет, на голове буйные красиво уложенные кудри, сколотые какой-то
невиданной заколкой в форме белого цветка. Ни дать ни взять – невеста! Ни
стыда, ни совести.
– Нет, как тебе это нравится? – ехидно спросила
она Андрея.
– Очень нравится, – с тонкой улыбкой на некрасивом
лице ответил он. – По-моему, красиво. А разве нет?
– Конечно, красиво, – буркнула Тамара. –
Только в этом наряде она слишком похожа на невесту. По-моему, это неприлично.
– Это другой вопрос, – согласился
Бегорский. – Но требовать от Аэллы приличного поведения – это примерно то
же самое, что в шахматах ждать, когда слон пойдет конем. Этого не может быть
просто по определению. Наша греческая красавица никогда не умела быть
деликатной и тактичной, она просто не знает, что это такое.
Тамара, насупившись, наблюдала, как Аэлла подходит к
новобрачным, вручает огромный букет цветов и коробку с подарком – комплект
постельного белья какой-то невероятно красивой расцветки.
– С намеком подарочек, – с усмешкой заметил
Андрей. – Дескать, наслаждайтесь радостями семейной жизни на цветной
постели. Импортное, что ли?
– Наверное, – пожала плечами Тамара. –
Наше-то все белое продают. А у Аэллы никогда ничего нашего не было, ее мать в
таких кругах вертится, где один сплошной импорт. У нее даже заколка в волосах
французская, я такую в одном журнале видела. А муж у нее ничего, симпатичный.
