– Тома, а пойдем вместе погуляем, – робко
предложила Люба.
– Еще чего! – фыркнула та. – Делать мне
больше нечего, только гулять.
Люба вздохнула, сунула ноги в стоящие на крылечке сандалетки
и отправилась на озеро. Прозрачное и чистое озеро было одним из сокровищ их
дачного поселка. Дома стояли в лесу в окружении вековых сосен и елей, а в
центре поселка, как драгоценный сапфир, – озеро. Со дна били холодные
ключи, и потому вода всегда была прохладной и чистой. Все лето в нем купались и
взрослые, и дети, а во время каникул ребята проводили здесь целые дни. На озеро
прилетали утки, и все ходили на них смотреть и кормить их сухими корками хлеба,
потом утки разбивались на пары, и наблюдать за этим было забавно и трогательно.
Сама Люба этого никогда не видела, Головины переезжали на дачу только в начале
июня, когда заканчивались занятия в школе, но Бабаня Анна Серафимовна
рассказывала, как это бывает и что происходит до того, как в июне появляются
маленькие утята, покрытые нежным пухом. Утят Люба видела и с интересом
наблюдала, как они растут, как гуськом плывут за мамой-уткой, как учатся летать
и в концу августа становятся на крыло, а все остальное живо представляла себе
со слов бабушки.
Одной, конечно, скучно, что и говорить, но там, на озере,
все время собираются ребята, во что-то играют или жгут костер и пекут картошку.
Люба давно наблюдала за ними, еще с прошлого года, почти всех знала в лицо и
особенно выделяла одну девочку с необычным, каким-то нерусским лицом, черноволосую
и яркоглазую. Судя по всему, эта девочка была главной заводилой в компании, ее
смех звенел громче всех, а остальные ребята смотрели на нее с восхищением и
обожанием. Вот если бы эта девочка заметила сидящую поодаль Любу, обратила на
нее внимание, заговорила бы с ней! Тогда случилось бы чудо, и Люба оказалась бы
среди них, таких веселых, занятых чем-то ужасно интересным и увлекательным, она
вошла бы в этот замкнутый клан избранных, никого к себе не допускающих и
живущих своей особой, необыкновенной дачной жизнью. А в том, что такая жизнь
существует, Люба нисколько не сомневалась, в ее классе многие ребята летом
отдыхали на дачах и потом с горящими глазами взахлеб рассказывали о своих
приключениях. Когда в прошлом году отец торжественно объявил, что каникулы
девочки проведут с бабушкой на даче, счастью Любы не было предела, она не могла
дождаться дня отъезда, с восторгом предвкушая известные до той поры только
понаслышке радости и удовольствия.
А вышло все совсем не так: много забот по дому и никаких
приключений. Наверное, она, Люба, и в самом деле дурища, если не может вот так
запросто взять и завести себе друзей.
На озере было безлюдно, взрослые на работе, а ребят сегодня
не оказалось, наверное, в лес пошли или, может, все вместе в Москву уехали
погулять или в соседний поселок за мороженым отправились. Люба посидела,
поглядела на воду, погрустила и поплелась домой. Скоро Бабаня вернется, надо
будет ей с вареньем помогать, потом с обедом, потом опять с вареньем, потом с
ужином, мама приедет из Москвы, с работы, они будут сидеть на веранде, пить
чай, ждать папу, который возвращается поздно. Вот день и закончится. Опять ей
не удалось ни с кем познакомиться… Грустно Любе, скучно. Ой, да что это она,
бабушка собиралась ведь сегодня научить ее делать слоеное тесто, сдобное-то
Люба уже более или менее освоила и теперь мечтала самостоятельно испечь папин
любимый торт «Наполеон». Вот здорово! Вспомнив об этом, девочка просияла и
вприпрыжку побежала к дому.
* * *
Бабушка Анна Серафимовна, как и всегда, позвала Тамару поучаствовать
в подготовке вишни и, как и всегда, получила категорический отказ.
– Я не собираюсь потакать мещанству, – заявила
девочка, не отрываясь от альбома для рисования. – Все эти ваши варенья и
соленья – чистой воды мещанство и барство.
– А мне кажется, нет ничего мещанского в том, чтобы
вечером собраться всей семьей за самоваром, попить чаю с вареньем и
поговорить, – мягко заметила Анна Серафимовна, как и всегда, ничуть не
рассердившись.
– Я не ем варенья.
Справедливости ради надо заметить, что это было совершенной
правдой. Тамара терпеть не могла сладкого, она не то что чистое варенье или
конфеты – даже пирожки со сладкой начинкой не ела, а любимым ее лакомством была
горбушка черного хлеба, тонко намазанная горчицей и присыпанная солью.
Однако бабушкиному терпению, казалось, не будет предела.
– Ласточка моя, разве дело в том, ешь ты варенье или
нет? Можешь не есть, тебя никто не заставляет. Но ты должна уметь его готовить,
и не абы как, а правильно, чтобы оно было не только вкусным, но и красивым, прозрачным,
и ягодки чтобы были красивыми, одна к одной, целыми, не треснутыми, не
лопнувшими. Мало ли, как жизнь сложится. А вдруг твой муж окажется сладкоежкой
и захочет есть варенье каждый день, а ты и не знаешь, с какой стороны за дело
взяться? Вы с Любочкой у меня две любимые внучки, и моя святая обязанность
вырастить вас такими, чтобы вы стали хорошими женами. Ты ведь собираешься
когда-нибудь выйти замуж и завести свою семью, детей, а, Томочка?
– Еще чего! – послышался традиционный в таких
случаях ответ. – Делать мне больше нечего.
Анна Серафимовна тихо улыбнулась, слегка сжав губы, словно
услышала что-то очень глупое и смешное, но рассмеяться почему-то нельзя, и
снова принялась выковыривать шпилькой косточки. Люба почувствовала, как
запылало лицо. Каждый раз, когда начинался такой разговор, она испытывала
ужасную неловкость, и еще ей становилось немного страшно. Однажды она случайно
подслушала разговор Бабани с мамой. Мама сетовала на то, что «Томка растет злая
и упрямая, при таком характере хоть бы внешность была, так нет, бог его знает,
в кого она такая страхолюдная уродилась, рожа как оскомылок какой-то. Такую
разве кто замуж возьмет? Намаемся мы с ней, мама, вот увидите, намаемся». Люба
была в ужасе от услышанного, она считала сестру очень красивой и с тех пор все
время боялась, что Тома узнает, какие страшные слова говорила про нее мама.
Страшные, обидные и несправедливые. И что это за «оскомылок» такой? Не то
осколок, не то обмылок. Неужели можно так говорить про Тамару, умную, красивую
и очень взрослую? Конечно, Тамара старше Любы всего на каких-то два года, но
младшая сестренка считала ее ужасно взрослой.
* * *
– Занятная девчонка, – пробормотал Камень,
выслушав первый подробный рассказ Ворона.
– Да брось, – каркнул тот пренебрежительно, –
ничего в ней нет занятного. Простая, как корка хлеба, и такая же пресная. Ни
характера, ни изюминки. Квашня какая-то, размазня. Вот вечно ты выбираешь черт
знает кого, а мне потом мучиться, – Ворон имел обыкновение весьма удачно
забывать все то, о чем помнить не хотелось, в частности, и то, что это именно
он настоял на том, чтобы Люба была главной героиней истории, в то время как
Камень предлагал рассмотреть других кандидатов. – Я бы лучше про ее сестру
историю смотрел, вот уж там характер так характер! Врагу такую дочь и жену не
пожелаешь. А ты все: Люба, Люба… Далась тебе эта Люба. Будем теперь от скуки
париться. Вечно я тебя, колоду неподвижную, слушаю, а потом локти кусаю.
