– Еще на прошлой неделе.
– А ты экспертизу не забыл?
– Какую экспертизу?
– Образец помеченной стеклотары и образец химвещества,
которым мы метили.
– Ах, эту! Сделал, конечно.
Родислав постарался, чтобы голос его звучал как можно более
равнодушно, словно вопрос был самым обыкновенным, а ответ – самым естественным.
На самом деле сердце его екнуло и на мгновение остановилось: он вспомнил, что
не провел эту чертову экспертизу. И теперь адвокат может прицепиться к тому,
что ее нет, и, стало быть, оспорить все материалы дела и выводы следствия. Суть
состояла в том, что, когда из заветного ящика у приемщицы Щупровой были
извлечены неучтенные и, соответственно, не оплаченные бутылки, на которых
обнаружены химические метки, следовало эти бутылки отправить на экспертизу
вместе с конвертом, в котором находился образец той самой «собачьей пасты».
Сделать это необходимо для того, чтобы потом никто не мог сказать: мало ли
какие помеченные неизвестно чем бутылки вы там обнаружили! Может быть, это еще
кто-то пытался провести контрольную закупку, сдали Щупровой помеченные бутылки,
потом что-то не срослось, акт не составили, а бутылки остались. Или вообще юные
любители-химики баловались, взяли дома пустые бутылки и мазали чем ни попадя, а
потом сдали и на вырученные деньги в кино пошли и мороженое купили. В общем,
толковый адвокат найдет что сказать, если в деле не будет соответствующего акта
экспертизы.
Экспертизу, конечно, можно провести по постановлению суда и
в период судебного следствия, но для этого нужно, чтобы конверт с образцом
химического вещества был приложен к акту, который составили в момент подготовки
к контрольной закупке. Акт в деле был. И акт проведения контрольной закупки
тоже был. А вот конверта там не было. Родислав смутно припоминал, что сунул
конверт в стол, чтобы на следующий день, после получения акта контрольной
закупки и письменных объяснений всех ее участников, при возбуждении уголовного
дела приобщить к нему оба акта. Акты он приобщил, а вот конверт… Конверта в
деле не было.
Он перерыл весь стол, переворошил по листочку все содержимое
сейфа – ничего. В столе и сейфе после подготовки к недавней проверке режима
секретности царил идеальный порядок. Но злополучного конверта с образцами там
не было. Родислав понял, что, скорее всего, он его просто выбросил, когда
наводил порядок. И что теперь делать? Если бы конверт нашелся, он завтра же
побежал бы к судье договариваться и наверняка договорился бы, судья Воронец
была нормальной теткой, сама в прошлом работала следователем прокуратуры и
трудности следственной работы знала и понимала как никто. Но конверта не было!
Не было его. Оставалось надеяться только на то, что у Щупровой не будет
толкового и внимательного адвоката и никто ничего не заметит.
Он ворочался в постели, не мог уснуть и чувствовал, что
съеденный за полночь ужин комом стоит в желудке, не желая перевариваться. В
такое позднее время, наверное, спать хочет не только мозг, но и вся
пищеварительная система.
– Родинька, ты не спишь? – донесся до него едва
слышный шепот Любы.
– Нет.
– Что-то случилось?
Конечно, случилось. За ужином он не стал ничего
рассказывать, понимал, что уже поздно и надо ложиться, да и Люба была такая
счастливая, возбужденная, показывала ему новую шубу и новую прическу. Но теперь
он не сдержался и рассказал.
– Ты правильно сделал, что не стал ничего Славику
говорить. Зачем его заранее расстраивать? Может быть, и в самом деле все
обойдется.
– А если не обойдется?
– Не надо сразу думать о плохом, надо надеяться на
хорошее. – Рука Любы погладила его по плечу, и Родиславу сразу стало
спокойнее. – Тебя можно простить, у тебя вон сколько дел одновременно в
производстве, разве ты можешь за всем уследить? У каждого следователя бывают
ошибки и оплошности, ты мне сам сколько раз рассказывал про своих коллег,
которые то тут что-то недоделают, то там недоглядят, то забудут что-то, то
перепутают. Вы все люди, вы из плоти и крови, и у каждого из вас есть своя
жизнь, свои домашние проблемы, свои заботы, свои болезни. Каждый может
ошибиться, ничего страшного в этом нет. Конечно, я бы понимала, если бы из-за
твоей ошибки невиновный оказался бы за решеткой – тогда да, это действительно
страшно. А если приемщица Щупрова вместо тюрьмы окажется на свободе, то, я
думаю, никто очень сильно не пострадает. Ты имеешь право на ошибку, и если все
сложится неблагоприятно, я надеюсь, Славик тебя поймет и простит. Да я не
просто надеюсь – я в этом уверена. Славик Сердюков – твой добрый товарищ, он
твой коллега, и у него наверняка тоже случаются промахи и ошибки.
Родислав облегченно вздохнул, повернулся и уткнулся лбом в
ее плечо.
– А хочешь, я завтра после работы заеду к тебе в
контору, и мы еще раз вместе просмотрим каждую бумажку у тебя в столе и в
сейфе? – предложила Люба. – Завтра Тамара заберет Лельку, так что я
смогу прийти домой попозже. В таких случаях всегда лучше смотреть свежим
глазом, у тебя глаз, что называется, замыленный. Хочешь?
– Хочу, – полусонно пробормотал Родислав.
На следующий день Люба, как и обещала, приехала вечером к
нему на работу, они заперлись в кабинете и снова перебрали по листочку все
бумаги. Но конверт так и не нашелся.
Прошло еще две недели, дело по обвинению Щупровой начало
слушаться в суде первой инстанции, и оправдались самые худшие ожидания
Родислава. Адвокат, молодой, резвый и желающий сделать быструю карьеру,
докопался до экспертизы, и дело было прекращено «за недоказанностью».
Оперативник Сердюков долго кричал в кабинете следователя Романова, что таким,
как Романов, не место на следственной работе, что он своей безалаберностью и
ленью может угробить любую долгую и кропотливую работу оперов и что за такие
служебные промахи в приличном обществе бьют морду и руки не подают, и ушел,
хлопнув дверью. Родислав с тоской думал об «оконном» деле, которое так и не
продвинулось, застыв на постыдных 27 рублях, и на проведение следственных
действий по которому осталась после второго продления сроков всего неделя. А
ведь этим делом тоже Сердюков занимался. Можно представить, в какое бешенство
он придет, узнав, что в суд передано обвинение в обмане покупателей всего на 27
рублей вместо как минимум 900!
* * *
– Ну что, все довольны? Про Аэллу рассказал, про
Родислава рассказал, теперь я могу, наконец, пойти поесть, попить и
поспать? – с притворной ворчливостью спросил Ворон.
– Погоди, а как Аэлла выглядит-то? – не унимался
Ветер. – Ты про все рассказал, а про внешность? Я же должен реально
представлять себе ту, которую полюбил всей душой.
– Полюбил он, – пробурчал Ворон. – Подумаешь,
герой-любовник нашелся… Ну, что тебе сказать? Лицо, конечно, красивое, как и
было в юности, глаза большие, яркие, темные, ресницы черные, длинные, вверх
загибаются, брови густые, но она их, по-моему, выщипывает, потому что раньше
они как-то погуще были, такие почти пряменькие, а теперь потоньше и такой
изогнутой полосочкой. Не знаю, я в этих бабских делах не очень-то сведущ.
Волосы в крупный завиток, черные, но с ранней сединой, которую она у Тамары в
салоне закрашивает. Фигура, конечно, подкачала, в юности-то она такая налитая
была, аппетитненькая, с тонкой талией и пышным бюстом, а теперь как-то это все…
не знаю. Лично мне не нравится. Ноги коротковаты оказались, попа низкая, и вся
она какая-то маленькая, повыше Тамары, конечно, но с Любочкой не сравнить. Вот
уж кто красотка так красотка! Шикарная женщина. Нет, не то я говорю, –
спохватился он, – не то. Люба роскошная, а Аэлла – шикарная. Вот так будет
правильно. Разницу улавливаете?
