Камень и Ветер дружно заверили его в том, что разницу они,
без сомнения, уловили и в основном про Аэллу все поняли.
– Но это, конечно, если очень уж придираться, –
честно признался Ворон. – Если внимательно присмотреться, то у Аэллы ноги
волосатые и на лице некоторая растительность имеется, но она за этим следит в
оба глаза, с лица все пинцетиком удаляет, часами перед зеркалом сидит и – дерг!
дерг! дерг! И как только ей не больно. Я как представил, что у меня из крыльев
будут по одному перышку выдергивать – чуть в обморок не свалился. И с ногами
она что-то такое хитрое проделывает у себя в институте, чтобы волос было
поменьше. В общем, старается изо всех сил. И если сильно не присматриваться, то
она, конечно, женщина эффектная, да еще одевается по-заграничному, вся в
импорте с ног до головы. Я как-то в СССР один фильм смотрел, не помню, как
называется, так там один персонаж так и говорил: «На мне же ниточки
отечественной не было!» Вот прямо про Аэллу сказано. Все, пацаны, не могу
больше, устал и проголодался, полечу за пропитанием.
Ветер и Камень от всей души пожелали ему приятного аппетита
и спокойной ночи, и Ворон удалился с осознанием честно выполненного долга.
– Нет, какая женщина, а? – восхищался Ветер. –
Какая широта натуры, какая доброта! Шубу не пожалела! Ты таких встречал,
Камень?
– Издеваешься? Кого я вообще в своей жизни мог
встречать? Лежу тут уж сколько тысячелетий, хорошо, если раз в сто лет
какие-нибудь путешественники забредут и на ночлег устроятся. Так по пальцам
можно пересчитать, скольких человеков я своими глазами видел, и то, по
Вороновым, людских пальцев слишком много окажется. Все, что я о людях знаю, я
знаю со слов Ворона.
«И Змея», – мысленно добавил Камень, но вслух
произносить этого не стал, зная добродушное легкомыслие Ветра и его полное
неумение хранить секреты, ни собственные, ни чужие. Проболтается Ворону – потом
разборок не миновать.
– Но я-то людей повидал, – со знанием дела
произнес Ветер, – и могу тебе ответственно заявить, что такие, как Аэлла,
встречаются чрезвычайно редко. Ах, какая женщина, какая женщина! Все, решено,
буду любить ее до конца жизни. Ладно, Камешек, я тоже, пожалуй, отправлюсь, все
равно я уже остыл, тебе от меня пользы никакой нет. А у меня Кубок мира по биатлону,
как бы не опоздать.
– Ты что, биатлоном увлекаешься? – несказанно
удивился Камень.
– А как же! Биатлон – это даже покруче футбола. Вот
представь: прилетаю я, скажем, в Рупхолдинг…
– Это еще что за фрукт?
– Это не фрукт, а город такой, в Норвегии. Ну вот,
прилетаю я туда, нахожу уютное местечко, сажусь в затишке и жду. Наблюдаю.
Выбираю себе парочку спортсменов, за которых буду болеть, и еще парочку,
которые, наоборот, мне не нравятся, затаиваюсь и ловлю момент. Как только мои
фавориты на огневой рубеж прибывают, я затихаю и всем ребятам вокруг даю знак,
чтоб умолкли и не высовывались, создаю условия для точной стрельбы. А уж когда
стреляют те, кто мне не нравится, тут я себе волю даю! И не дую, как придурок,
сильно и ровно, а так, знаешь, налетами, то утихну, а как только он прицелится
и на спусковой крючок начнет нажимать, тут я как выступлю! Пуля в молоко
уходит. Или, наоборот, начну дуть ровненько, он поправку на меня сделает, а я в
самый ответственный момент возьму и заткнусь. Развлекуха! Сплошной адреналин.
– Но это же нечестно, – возмутился Камень. –
Ты создаешь одним спортсменам благоприятные условия, а другим мешаешь. Это
нарушает объективность.
– Да брось ты! Ветров на свете много, не я – так другой
кто-нибудь прилетит и свой порядок наведет, без нас нигде не обходится, ни в
одном виде спорта, если соревнования на открытом воздухе. В этом же и смысл,
что мы, ветры, всегда есть, и надо суметь выиграть в нашем присутствии. В
общем, ничего ты, Камень, в людских делах не смыслишь. Полетел я.
Камень подождал, пока уляжется взвихрившийся воздух, и
вполголоса позвал:
– Змей, а, Змей!
– Тут я, не кричи, – почти сразу же послышался
ответ. – Не глухой еще пока, слава богу.
– Все слышал?
– Вроде все.
– И что скажешь?
– Ты про что? Про Родислава?
– Да нет, с ним-то как раз все понятно. Про Аэллу что
скажешь? Неужели с годами она стала умнее и добрее?
– Да прям-таки! – прошипел Змей. – Наш
быстрокрылый репортер правильно про Головина-старшего сказал: тот с возрастом
усугубился. Хорошее выражение. Так вот Аэлла тоже с возрастом усугубилась, она
такая и детстве была, мы же с тобой это обсуждали. Она совершенно не выносит,
когда кто-то оказывается лучше ее, богаче, счастливее, удачливее. Она во всем
должна быть самой лучшей и самой первой. А тех, кто хуже, беднее и несчастнее,
можно и пожалеть, и облагодетельствовать, и помочь им. Она обожает сирых и
убогих, помогая им, Аэлла чувствует себя доброй и могущественной феей и таким
способом самоутверждается. У нее ведь есть еще одна особенность: она свято
верит в собственные впечатления и мысли не допускает, что может ошибаться. Вот
показалось ей, что человек несчастен, – и все, дальше она уже не
разбирается, не видит очевидного, не замечает того, что просто в глаза
бросается, она уверена в правильности собственной оценки и не подвергает ее
сомнению. Давным-давно на свадьбе Любы и Родислава она решила, что Родислав
женится на «этой простушке» не по любви, а потому, что родители заставили, что
Люба ему не пара и что этот брак не будет счастливым. Прошли годы, Люба и Родислав
живут вполне счастливо, у них родились дети, супружескими изменами там и не
пахнет, ну да, между ними нет интимных отношений, но об этом знаем мы с тобой,
а Аэлла-то не знает и знать не может. Внешне семья Романовых выглядит очень
благополучной, и отношения между супругами добрые и доверительные, и бытовые
условия – не в пример многим, все-таки трехкомнатная квартира, и зарплата
вполне достойная. С какого перепугу Аэлле считать их несчастненькими, жалеть и
осыпать благами? Люба на свадьбе была в неудачном платье и с неудачной
прической и выглядела не лучшим образом? Родислав не смотрелся счастливым
женихом, был бледным и напряженным? Люба в те времена жила в бараке, в одной
комнате с родителями, бабушкой и старшей сестрой? У Любы не было таких нарядов,
как у Аэллы? Это все было давно, и с тех пор многое переменилось. Наряды, как у
Аэллы, у Любы, конечно, не появились, но жильем Романовы обзавелись достойным,
и вся их жизнь показывает, что брак у них достаточно счастливый. Так нет же,
Аэлла вбила себе в голову, что Люба некрасивая и неинтересная, что Родислав ее
не любит, что живут они бедно и плохо.
– Думаешь, все так?
– Ну а как же! И с Тамарой точно такая же история!
Тамара давно уже не нуждается в укреплении собственной репутации, она –
величина самодостаточная, к ее услугам обращаются точно такие же богатые,
влиятельные и знаменитые люди, как и к доктору Александриди, а что доктор,
разве это понимает? Ведь все же очевидно, все происходит на ее глазах, но она
упорно ничего не видит, не замечает и продолжает осыпать Тамару благодеяниями.
Вишь ты, машину ей обещала подарить! Рокфеллер в юбке. Аэлле нужно, чтобы ее
благодарили, чтобы ею восхищались, в глаза заглядывали, она без этого жить не
может, это для нее как наркотик. Вот посмотришь, как только кто-нибудь из тех,
кого она облагодетельствовала, крепко встает на ноги и становится успешным или
счастливым, всю Аэллину любовь к этому человеку как рукой снимает. Он начинает
ее раздражать тем, что у него все в порядке и он теперь тоже в своем роде
первый и лучший. С этим она мириться не сможет.
