– И что будет делать? – с интересом спросил
Камень.
– Увидим, – загадочно хмыкнул Змей.
– Да не темни ты! Ты же смотрел? Признавайся, смотрел?
– Вперед я не заглядывал, чтобы тебе удовольствие не
портить, но в прошлом покопался маленько, просто ради любопытства, чтобы
проверить собственную теорию.
– Проверил?
– Проверил. Помнишь, в дачной компании была девочка
Таня, белокурая такая, на скрипке играла и про черную старуху рассказывала?
– Помню.
– Так вот, играла девочка Таня на своей скрипке, играла
и доигралась до аспирантуры при консерватории. Папа у нее был при должности, но
он умер, когда Тане было семнадцать лет. Она, конечно, девочка талантливая и
трудолюбивая, но не до такой степени, чтобы свободно конкурировать с теми, у
кого есть связи. Уж не знаю, помнишь ты или нет, может, тебе наш оперенный
корреспондент рассказывал, что в СССР в то время главным словом было слово
«блат», без блата ничего не получалось, ни колбасы хорошей купить, ни хорошую
работу получить. Заканчивает наша Таня аспирантуру, и предлагают ей место в
симфоническом оркестре оперного театра где-то на Севере, не то в Красноярске,
не то в Ханты-Мансийске. Она, естественно, ехать не хочет, у нее в Москве мама
одна остается, а мама после смерти папы стала сильно болеть, и на Север ехать
ей никак нельзя – здоровье не позволяет, и одну оставлять страшно. Кинулась
наша Таня к Аэлле за помощью, Аэлла тогда еще только-только начинала свою
карьеру, собственных связей у нее почти не было, так она к матери обратилась, к
Асклепиаде. Та позвонила кому-то, поговорила, и взяли Таню не куда-нибудь, а в
оркестр Московского театра оперетты. Уже хорошо, согласись. Тут в аккурат у
Аэллы случилась одна из первых суперудачных пациенток, которой она с помощью
матушкиных консультаций подбородок починила, и у этой пациентки муж оказался
чиновником из Министерства культуры, членом комиссии, которая отбирала молодых
музыкантов для участия в международном конкурсе скрипачей. Аэлла подсуетилась,
и девушку Таню отобрали на конкурс. Как ехать? В чем ехать? В чем выступать? Ни
одного приличного наряда у Тани нет, обувь кошмарная, сумка доисторическая.
Догадываешься, кто ее собирал и одевал для поездки за рубеж?
– Догадываюсь, – вздохнул Камень.
– И поехала наша Таня демонстрировать свои музыкальные
способности. И завоевала она там второе место. Вернулась в Москву, ее сразу же
в ансамбль скрипачей Большого театра пригласили. А что Аэлла сделала?
– Не знаю. А что она сделала?
– А ничего она не сделала, – с нескрываемым
торжеством объявил Змей. – Ни-че-го. Даже не позвонила Тане и не
поздравила ее с победой. Аэлла вообще перестала ей звонить и как-либо
интересоваться ее жизнью. Таня, конечно, сама звонила еще некоторое время, но
Аэлла либо просила сказать, что ее нет дома, либо говорила, что в данный момент
очень занята, и обещала перезвонить, но не перезванивала. Таня начала ее
раздражать своей успешностью. Потом Таня собралась замуж за певца, баритона из
Музыкального театра, пригласила Аэллу на свадьбу – та не пришла, причем без
всяких объяснений. А потом знаешь, что произошло? Аэлла у кого-то в гостях
познакомилась с журналистом, который писал о театре. Журналист был ушлый, любил
собирать всяческие сплетни и знал, что жену баритона из Музыкального театра
Татьяну в свое время опекала Аэлла Александриди. Вот подкатывается он к Аэлле и
говорит, мол, в Музыкальном театре намедни премьера состоялась, мне о ней
написать надобно, там одну из главных партий исполняет… – и называет
фамилию Татьяниного мужа. Я знаю, что вы с этой семьей знакомы и ее успехи вам
небезразличны, так что вы не волнуйтесь, я про этого баритона хорошо напишу, а
уж вы не забудьте о моей любезности. А Аэлла ему в ответ: «Я к этой семье не
имею никакого отношения, и вы можете с чистой совестью писать все, что думаете.
Если баритон вам не понравился – так и напишите, не стесняйтесь. Мое хорошее
отношение к вам от этого хуже не станет». Ну, журналист тут же почуял, чем
пахнет, и хитренько так спрашивает: «Хуже не станет, а лучше?» Аэлла, не будь
дура, тоже все поняла и отвечает: «Очень может быть». И через два дня в газете
«Советская культура» вышла критическая статья про премьеру, в которой
Татьяниного мужа просто с грязью смешали. Вот такая история.
– Жуть какая, – произнес Камень голосом, полным
отвращения. – Неужели Аэлла на такое способна?
– Своими глазами видел, – заверил его Змей. –
Так что рядом с ней безопаснее оставаться убогим и несчастным, тогда она хотя
бы не навредит. Слушай, я чего хотел спросить-то: помнишь, Родиславу
приятель-оперативник говорил, что в Новый год по телевизору какое-то очень
хорошее кино будут показывать?
– Ну, – подтвердил Камень.
– Как оно называлось?
– «Ирония судьбы» и что-то еще про мытье в ванной, я
запамятовал.
– И что, действительно хорошее кино?
– Да я не знаю, Ворон не рассказывал. Наверное, сам не
видел.
– Ох, этот наш романтический колибри! – воскликнул
Змей. – Всякую чушь у них там по телевизору смотрит, а новое кино
пропустил! Как ты думаешь, долго он будет питаться и спать?
– Думаю, порядочно, он же сколько дней уже без сна и
отдыха, притомился, бедняга.
– Тогда я, пожалуй, сползаю кино посмотрю, очень мне
любопытно. Когда, говоришь, его показывали?
– Вроде первого января, если я не путаю. Может,
второго.
– Ладно, первое и второе рядышком, разберусь. Если
интересное кино – перескажу тебе.
– Спасибо. А я, наверное, тоже подремлю пока.
Камень простился с другом и погрузился в думы, которые
быстро перешли в глубокий крепкий сон.
* * *
Это утро в семье Головиных началось со скандала. Тамара
надела новый наряд, который сшила по ее рисункам знакомая портниха. Наряд
получился изысканным и элегантным, не похожим ни на одно изделие, висящее в
московских универмагах. Наряду с чувством стиля Тамара обладала живым
воображением и ничем не ограниченной фантазией истинного художника, что
позволяло ей придумывать для себя удивительные по своей необычности и очень
идущие ей туалеты. Бабушка Анна Серафимовна в свое время научила обеих внучек
шить, но за такой сложный крой, который придумывала Тамара, брались только
опытные мастерицы.
– Это что? – с нескрываемым подозрением спросил
Николай Дмитриевич. – Опять новое платье? Где взяла?
– У портнихи сшила.
– В ателье?
Можно было бы соврать, чтобы избежать лишних разговоров, но
не такова была Тамара Головина. Глядя прямо отцу в глаза, она сказала правду:
– На дому. А какая тебе разница?
– Какая разница? – Судя по голосу, Николай
Дмитриевич начал медленно закипать. – Какая разница?! А эта твоя портниха
платит налоги за то, что шьет на дому? Она вообще фининспектора когда-нибудь в
глаза видела?
