Олег сел рядом и взял ее за руку.
– Я хочу просто любить тебя. Я ждал так долго, пока
набрался смелости поговорить с тобой, что могу подождать еще. Я тебя не
тороплю. Ты только помни, что я люблю тебя так сильно, как ни один мужчина тебя
не любил.
Люба молча поднялась и направилась к эскалатору. Олег пошел
следом, но в самом начале эскалатора обогнал ее, встал на ступеньку выше и
повернулся к ней. Теперь они снова стояли лицом друг к другу, и Люба вдруг
обратила внимание, какое гладкое у него лицо, какие правильные черты, как
красиво лежат чистые, хорошо подстриженные волосы, какая смуглая кожа, какие
ровные темные брови, и весь он похож на сладкую шоколадную конфету. И еще она
почему-то подумала, что тело у него, наверное, такое же смуглое и гладкое. И
тут же, еще не успев удивиться своей мысли, устыдилась.
Олег проводил ее до подъезда и на прощание сказал, что будет
завтра в половине восьмого утра ждать ее у метро.
Дома Люба кинулась заниматься хозяйством, нужно было до
прихода Родислава не только приготовить ужин, но и сделать уборку. Детей вместе
с Кларой Степановной они уже отвезли на дачу, но забот по дому все равно
оставалось предостаточно, хотя и меньше, чем когда ребята были в Москве. Ей
хотелось подумать и еще раз вспомнить все, что произошло по дороге домой,
вспомнить по минутам, по секундам, по словам, постараться разобраться в себе и
в ситуации, и впервые за все годы замужества Люба подумала: «Хорошо бы, чтобы
Родик сегодня задержался». Он, правда, не предупреждал, что придет попозже, но
вдруг… Мысль о том, что нужно будет сидеть и слушать его рассказы, внезапно показалась
невыносимой. Ей бы самой найти кого-нибудь, кому можно было бы рассказать о
том, что сегодня с ней случилось! Но кого? Подругам такое рассказывать стыдно,
ведь она всегда и для всех была верной и преданной женой Родислава, и всегда и
для всех их семья была образцом, идеалом, и им все завидовали. Как же теперь
признаваться в том, что все на самом деле не так уж безоблачно, что Родислав
давно уже не спит с ней, что у него теперь есть постоянная любовница, что она,
прожив в браке четырнадцать лет и родив двоих детей, так и не узнала до сих
пор, что такое настоящая плотская страсть, что муж никогда ее по-настоящему не
хотел и что только сегодня она чуть-чуть, самым краешком своего существа
прикоснулась к тайне, которая ее манит и завораживает. Была бы рядом сестра
Тамара – с ней, может быть, Люба и поговорила бы откровенно. А больше ни с кем
она об этом говорить не может. Ей стыдно. Ей неловко.
Как назло, Родислав вернулся с работы минут через двадцать
после ее прихода. Люба постаралась, чтобы все было как обычно, она улыбалась,
задавала вопросы, подавала ужин, слушала, подперев щеку рукой, а сама думала о
своем и одновременно разглядывала мужа. С удивлением заметила мешки у него под
глазами и перхоть на воротнике куртки спортивного костюма, в котором он всегда
ходил дома. Неожиданно для себя отметила, как он раздался со времен своей
юности, лицо округлилось, появился второй подбородок, а над поясом брюк
виднеется заметное брюшко. А ведь только сегодня утром ничего этого не было,
муж был для нее самым красивым, самым чудесным и самым любимым человеком на
свете. Или все это было и утром, и вчера, и месяц назад, и год назад, но она
ничего не видела и не замечала? Неужели так бывает, что утром у тебя одни
глаза, а вечером – совершенно другие? Неужели так может быть, что еще утром ты
любишь человека больше жизни, а вечером смотришь на него как на постороннего,
который тебя не любит и который непонятно каким образом оказался с тобой в
одной квартире, и ты почему-то обязана его кормить, убирать за ним грязную посуду,
стирать ему рубашки и белье, а потом ложиться с ним в одну постель? «Не может
быть, – думала Люба, – это морок, наваждение, это какое-то
колдовство. Нужно потерпеть до утра – и все пройдет. Утром все станет, как
прежде».
Но к утру ничего не изменилось. Наоборот, стало только хуже,
потому что Люба впервые заметила, что у Родислава, пока он не почистит зубы,
дурно пахнет изо рта. И еще у него на боках нарастают валики жира. «Он – мой
муж, – твердила она себе, – он – отец моих детей, и я буду любить его
до конца жизни». Но уверенности в этих мыслях не было. Наоборот, они самой Любе
казались лживыми и лицемерными.
