— Что с тобой, парень? — Хиллари стало неловко и неприятно. — Все в порядке.
Шуань напряженно ждал. Что-то не так, что-то произошло более серьезное, чем та кража…
— Я Маску на мечах драться научил… — начал исповедоваться Габар. Хиллари отмахнулся: «Пустое». Но Габар продолжал: — …а еще я «агрессор» починил. А Маска банк взломала, — Габар залился новыми рыданиями. Лица у всех вытянулись. Хиллари быстро спросил:
— Какой банк?
— Не знаю, — всхлипнул Габар. — Она в космопорт ездила чеки получать. Большие чеки… их проверяли… аййййя… что я наделал!..
— Здравствуйте, — дверь открылась, и на пороге появился элегантно и строго одетый мужчина, окидывая пеструю компанию несколько удивленным взглядом.
— Это мой адвокат, — представил его Хиллари, наскоро пожимая ему руку и выходя прочь.
Нужно немедленно связаться с Чаком и передать ему эту новость. Может быть, еще успеют… А, дддьявол! Чеки, значит — много, не один! Это не «агрессор». Кто-то ей платит, или она знает номер счета и пароль. Если Фанк — счет можно арестовать на том основании, что им распоряжается НЕ ЧЕЛОВЕК.
А если ЧЕЛОВЕК?..
* * *
Словно просыпаясь после долгого сна, открываешь глаза; свет дробится и мерцает на ресницах, и становится виден длинный зал без окон, растекающийся в стороны. Его можно было бы принять за зал станции метро, не будь он безлюден и чересчур шикарно отделан.
Пол в шахматную клетку; квадратики уходят вдаль и, сужаясь и уменьшаясь в перспективе, создают ощущение тревожного ожидания. Светлые квадратики сделаны из бледно-зеленого оникса, матово-прозрачного, едва просвечивающего кремово-салатовым оттенком; белые и желтоватые полоски, покрывающие поверхность оникса дугами, словно кружевом, создают пенный узор. Ониксом выложены стены — и они словно растворяются в пространстве — и потолок, испускающий мягкое молочное сияние. Темные, почти черные квадратики пола выточены из драгоценного таусиного камня — в глубине его играет таинственный свет, синевато-зеленые чистые цвета вспыхивают и сияют, как красочный наряд павлина. Загораясь яркой изумрудной зеленью, камень тут же наполняется глубокой синевой и, сгущаясь в фиолетовый тон, гаснет, чтобы вспыхнуть опять — каменная радуга образует световые линии и расходится концентрическими кругами, словно в толще камня, как под гладью воды, скрыт особый мир. Тем же таусиным камнем отделаны узкие прямоугольники колонн, поддерживающих перекрытия и мерцающих такими же радужными бликами.
В зале нет мебели, в зале нет тканей — только камень.
Посередине на продолговатом постаменте стоит трон, высеченный из единого блока лабрадорита. Сполохи полярного сияния в черной мгле — малиновое, зеленое, лазурное зарево охватывает мрачную, как ночь, поверхность камня. Подлокотники вырезаны из кусков блестящего гематита в виде двух поджарых породистых собак с рельефным контуром сильных лап, настороженно вскинувших узкие морды и поднявших тонкие уши, готовых по единому жесту хозяина броситься на любого и растерзать его в клочья. В их берилловых глазах дрожит хищный огонек, а на шеях — ошейники-ожерелья из лазурита, густого бархатного цвета синевы, цвета неба. На спине одной из собак покоится рука хозяина всего этого великолепия — белая тонкая ладонь. Сам хозяин одет в черный костюм без карманов и лацканов, наглухо застегнутый под подбородком. Пуговицы пиджака тоже сделаны из лабрадорита — по их поверхности пробегает весь солнечный спектр. Белые полоски воротничка и манжет отсекают ткань от живого тела. Бледное, бескровное лицо с узкой трещинкой губ. На человеке нет никаких украшений, но тень его головы увенчана гранатово-красной короной с радужно переливающимся краем, выполненной прихотливой игрой Природы прямо в камне и вызванной на свет искусной рукой.
Держась ровно и свободно, Принц долгим, внимательным взглядом смотрит, как от входа двое рослых мужчин в темных рубашках, заправленных в черные брюки, волоком тащат полуобнаженного босого парня. Руки его вывернуты, а тело бессильно обмякло; блестящие пряди волос, перепутавшись, скрывают лицо.
Двое легко, почти без усилий подходят к трону и бросают тело на шахматные клетки пола:
— Ваше Высочество, вот он…
На лице Принца отражается легкое любопытство, которое сменяется гримасой разочарования.
— И только-то?..
Перед ним лежит, распластавшись, очень молодой юноша с тонким телом. Нежная белая с пятнами кровоподтеков кожа обтягивает еще не сформировавшиеся мышцы; плечи узкие, выступают ключицы, и ряд маленьких бугорков сбегает вниз к пояснице, обозначая гибкий позвоночник. Лицо его покоится на зеленоватой пластине оникса, холод камня студит кожу, и юноша приходит в себя. Приподнявшись на локте, он озирается и начинает вставать. Двое терпеливо дожидаются, когда он встанет в полный рост и, как только юноша выпрямляется и поднимает голову, один подсечкой сбивает его с ног. Тот перекатывается и кошкой бросается на мучителя, но его сваливает страшный удар второго.
— Однако… — замечает Принц, — как он невежлив. Придется нам заняться его воспитанием. А вы, — он переводит взгляд на своих гвардейцев, — точно уверены в том, что он — один из НИХ? Это не ошибка? В нем нет ничего особенного…
— Стал бы я, Ваше Высочество, — поклонившись и приложив руку к груди, отвечает старший, — тащить к вам всякую падаль?..
— Ну что ж, — усмехается Принц. Он меняет позу и хранит молчание, пока юноша не очнется. Едва тот снова, скользя ладонями по зеркально отполированным плитам, пытается утвердиться в равновесии, как гвардеец, сделав шаг, рукой хватает его за волосы и выворачивает голову. Черные пряди смешались в беспорядке, из-под них блестят черные миндалевидные глаза, рот упрямо сжат. Парень молчит, несмотря на боль. Его, наверно, уже не раз били, пока доставили сюда.
— Я есть Власть, — повелительным тоном говорит Принц, — над жизнью и смертью. Все подчинено мне. Люди — лишь инструмент к достижению моей цели, человеческий материал, черви. Слово «homo» произошло от латинского «humus». Гумус — навоз. Что скажешь, навоз разумный?
— Что бы ты ни делал — ты мертв! — разлепляет губы парень, — и твои люди мертвы. У них сгнила душа, они трупы, ходячие трупы. Ты — повелитель мертвецов, принц армии зомби; живых людей тебе не одолеть. Свет души тебе неведом. Сколько бы ты ни глумился — ты будешь уничтожен. Ладонью не закроешь солнца, истина восторжествует.
— Ого! — в удивлении Принц откидывается назад. В глубине лабрадорита вспыхивают и расходятся кругами синие молнии. — Сначала ты попробуй встать с колен. Или лучше — поклонись мне и поцелуй камень у моих ног; может быть, я прощу тебя и возьму в слуги…
— Никогда, — отвечает парень, голос его звучит звонко и решительно. Он распрямляет руки; тогда гвардеец отпускает его и, плавным движением вытащив из ножен короткий и широкий клинок, ставит лезвие на шею парня.
Принц улыбается.
Железная, натренированная рука гвардейца начинает давить вниз.
