* * *
Рыбак долгим взглядом смотрел в окно, по стеклу которого бил дождь; огни домов, видимые сквозь водяную пленку, расплывались разноцветными шарами. Сегодняшний день и дождь окончательно доконали Рыбака. Он сидел на кровати, привалившись к стене, и телевизор вспыхивал и переливался в его руках, как большой невиданный кристалл. Рыбак устал, страшно устал от всего и сильно ослаб. Даже история жизни Звона ему была неинтересна, тем более что он слышал ее в тысяча первый раз. Но Звон завелся, и остановить его было некому. Он сыпал и сыпал зерно на свою мельницу; его язык молол без устали… Чара внимательно слушала, серьезно кивая. А Звон, найдя свежего человека, расходился все пуще:
– Мне не верит никто, а это правда. Чистая правда. Мой папаша – корг, я в Белом Городе во дворце жил. Кругом прислуга и роскошь, один бассейн с пресной водой, другой – с соленой. И климатрон был, и зимний сад – все было. Я в частном колледже учился, по рейтингу класса из первой тройки не вылезал. И вдруг – бах, как удар – переходной возраст и восемьсот пятен на Стелле. Гормоны в крови заиграли, и кинуло меня в дурь. А папаша мой – чтоб его перекосило, строгий такой, как из камня сделанный, ни дать ни взять форский князь – вместо того, чтоб меня на очистку крови сводить, взялся воспитывать.
– Правильно сделал, что не повел, – с трудом проговорил Рыбак, оторвавшись от окна, – не помогло бы…
– Почему?
– Потому что тебе не кровь, а мозги надо промывать, тут медицина бессильна…
– Пошел ты, – беззлобно бросил Звон и продолжил: – Ну и влюбился я. Вмазался со всей силы в одну девочку, она в детском баре пела. Глаза как море, я и утонул. Привел ее домой, души в ней не чаял, ничего вокруг себя не видел. Ну и просмотрел, как мой папан сначала со мной здороваться перестал, а потом и в упор замечать. Я думал, перебесится, а он, как стукнуло мне восемнадцать, позвал к себе в кабинет и преподнес дар к совершеннолетию. «На тебе, – говорит, – документы, деньги – твое содержание на год, и чтобы ноги твоей в этом доме не было. По закону ты можешь жить отдельно – вот и живи. Я от тебя не отрекаюсь, через год ты можешь прийти со счетом, и если деньги потрачены с умом, я тебе выпишу чек еще на год».
– А ты? – заволновалась Чара.
– Сказал: «Спасибо», взял деньги и ушел. Ты не думай, я все спланировал: сколько на еду, сколько за жилье, где и за сколько учиться буду, где работать, даже на машину осталось. Я и квартиру сам снял. Моя девочка была очень рада, змея. Пока я туда-сюда, возвращаюсь – ни денег, ни документов. И девочка пропала, как и не было ее. Она, оказывается, с дружком все заранее рассчитала – ободрали меня и смылись. Так я и остался ни с чем. К отцу идти – да лучше утопиться, чем с таким балансом являться. Зажил я самостоятельной жизнью, и ничего, жив пока. Другие-то и половины того, что я имел, сроду не имели. Да что там, десятой части. Я не жалуюсь, я радуюсь, что я хоть в детстве пожил, как человек. Здоровье у меня есть, образование элитное – что еще надо? На харч и шмотки всегда заработаю. А вот с девчонками мне не везет. Как началась неправильно моя любовь шальная, так все и дальше катится. Вот и Лильен сбежала, а я к ней со всей душой, на полном серьезе. Куда там…
– Если ты из-за девчонки в дело ввязался, – мрачно сказал Рыбак, – можешь идти, тебя никто не держит.
– Ты что?! – испугался Звон. – Я? Я с вами до последнего буду. Я себе доказать хочу, что я могу. Даже если нас всех повяжут, я…
– Тьфу, тьфу, тьфу! – суеверно заплевался через плечо Рыбак. – Замолчал бы ты лучше!
– Просто, – оскалил зубы Звон, – тогда во всех газетах пропечатают, кто я по-настоящему, и все поверят. Мне, – с неожиданной тоской он посмотрел на Чару, – никто не верит. Никто. Что я могу что-то в самом деле. А я могу. Мне только с девчатами не везет. Меня, должно быть, запрограммировали на облом. Отец и запрограммировал. Может, я ему отомстить хочу таким образом. Чтоб ему тошно стало.
Рыбак плюнул еще раз – уже с досады, – медленно встал и побрел на кухню, оставив Звона исповедоваться Чаре. Когда он шел по коридору, он слышал, как взлетал и прерывался голос Звона. Странный он парень, с двойной начинкой. Живет здесь, без документов, а образование имеет очень хорошее. Зарабатывает тем, что делает проекты и доклады для ребят из высшей школы, а сам никуда не поступает. Давно бы уже колледж закончил, профессию получил, а он все без дела болтается. Ничего до конца не доводит, хотя может. Глупо все это, глупо. «А ты как сам подставился, – прозвучал некий внутренний голос, очень похожий на его собственный, – тебе уже каждый встречный и поперечный в лицо говорит, что ты скоро сдохнешь. Тебе лет-то сколько?» «Пусть, – упрямо ответил Рыбак, – никто не смеет мне указывать, что делать. Я сам сделал свой выбор. Когда захочу, тогда и помру – я хозяин своей жизни. Захочу – удавлюсь, захочу – с крыши брошусь. Но я тоже хочу доказать, что я – Рыбак, больной, с гнилыми легкими, тоже кое-что могу и являюсь хозяином не только своей, но и ваших жизней! Завтра повеселимся вместе! Спокойной ночи, централы!»
Думая так, Рыбак тихо-тихо шел, буквально плелся вдоль стены, затаившись на грани света из кухни. Там тоже звучали голоса. Это Гильза изливала наболевшее Косе. Похоже, это был вечер исповедей, как то часто и бывает на рубеже, отделяющем прошлое от будущего, когда люди стремятся друг к другу и рассказывают свою жизнь, чтобы проститься с нею.
– Вот вы по тусовкам разъезжали, а я сидела дома, читала книги да сочиняла. Я так хотела, чтобы мои мечты сбылись, – Гильза шмыгнула носом. Потом, помолчав, спросила: – Коса, а ты не звонила своему парню?
– Зачем? – голос Косы звучал как-то отстраненно. – Он поймет все сам, зачем надрывать ему сердце. Он был хороший парень, но прошлое умерло, его не вернуть. Теперь каждый из нас сам по себе. Достаточно того, что я любила его…
– Вот, – опять всхлипнула Гильза, – а Фосфор надо мной посмеялся. Я год к нему бегала, веру из-за него сменила, а он… Обещал меня научить любви, а сам все время врал. С Лильен-то сразу сошелся, а про меня тут же забыл. А Лильен и рада, вцепилась в него. Сестры так не поступают! Одно слово – Лильентэ, жена бога смерти и сама смерть. Сколько горя она принесла в нашу семью и сколько еще принесет…
– Это в тебе говорят боль и обида. Она красивая, не то что мы.
– Она роковая. Есть такие – кто с ними связался, обречен на гибель…
Рыбак выполз на свет, чтобы не быть застигнутым за подслушиванием. Коса и Гильза сидели за столом визави и цедили питьевую воду из одной бутылки. Услышав его, они одновременно вскинули головы:
– Рыбак…
– Я тут, – извиняющимся тоном начал Рыбак, – уснуть не могу. Вот и подумал, что… Впрочем, все это ерунда. Знаешь, Гильза, если бы мы встретились с тобой года на полтора пораньше, я бы не раздумывая обучил тебя любви. А сейчас… ну какой из меня друг. Так, видимость одна…
Неожиданная улыбка осветила лицо Гильзы:
– Правда? Ты считаешь, что меня можно полюбить?
