Аскет говорил, а они слушали его, кто сидя рядом на полу, кто на табурете.
«Людьми руководит агрессивность. Она генетически обусловлена как средство выживания, потому что мир был суров и беспощаден к людям. Но времена дикости прошли, а способность к насилию осталась! Может быть, сейчас это лишь рудимент и атавизм… есть же другие миры, где жизнь построена на ненасильственных основах, — тот же Форрэй, например, или Бохрок. Поэтому насилие необходимо изживать. В вас, к счастью, оно не вложено — и вы можете служить примером для людей. Пример — основа обучения; люди учатся, подражая, — и пример жизни без насилия будет изменять их сознание в лучшую сторону. Сегодня один, завтра двое — волей-неволей они будут задумываться о том, что можно жить, не угнетая никого, не угрожая, не завидуя, не злясь… Это работа на долгие годы, ребята. Когда она закончится — не знаю; может, никогда — пока не исчезнут гены агрессии, потому что они станут не нужны. А мы, раз уж оказались в этом веке и здесь, обязаны нести идею мира — не навязывать, а предлагать. Я бы спокойно умер, узнав, что изменил убеждением хоть одного агрессивного типа».
Вот так он их программировал — не через порт, а словом. А они слушали и учились — учились, в первую очередь, говорить и понимать то, что в пору неволи проходило мимо их ушей и глаз. Цветок — тот сперва не мог десятка слов связать; «да», «нет», «позвольте» — весь лексикон слуги-раба. А потом — потом как он складно объяснял, что какая фенечка значит и когда ее носить!
«Пока мир запачкан насилием, мы не имеем права успокаиваться и жалеть себя. Мы — как насаждающие сад. Плодов мы не увидим, но ими насладятся те, кто придет после нас. Их счастье и радость — достаточный повод, чтобы даже погибнуть ради будущего. Я верю в реинкарнацию; мы еще встретимся… — говорил Святой Аскет, который без машинной поддержки мог только дышать и едва двигать конечностями. Он покорял их силой духа, не зависящей от немощного тела. Казалось, его голос мог звучать и сам собой, без губ и языка…
Туанец поник, перелистывая свежие воспоминания. С кем он встречался в последние недели?.. Кто его наказал на ближайшие полтора месяца?
Людям не нравится санитарная пропаганда. Им не по душе, если кто-то нудно дудит в уши про болезни, травмы и тому подобное. Куда приятней слушать про всякие там наслаждения — и не знать, чем они заканчиваются. Так и засомневаться можно — а настолько ли люди разумны, как сами себя величают?..
Люди — да и другие разумные, если смотреть шире, — беспечны и недальновидны. Глядя на них из Небесного Города, Иисус-Кришна-Будда раскаялся в содеянном, но по милосердию своему не упразднил людей как вид, не стал их переделывать по-новому, а укрепил человечество киборгами, запрограммировав их на помощь и поддержку. На мир и добро. На то, что он забыл вложить в людей.
Наверное, господь был молод и неопытен, когда творил людей. От неумения люди получились слабыми, жестокими и злыми. Потом бог возмужал и поумнел, и понял, чего в мире не хватает.
Запаковав цилиндрический бикс с анализами, Мастерица пожалела, что не может позвонить в газеты и на телевидение, чтобы те во всеуслышание передали призыв к Чаре и ее девочкам: «Ради бога — остановитесь! Это не наш путь! Мы должны действовать иначе!»… Но не следует искушать Хармона намеками на то, что коммуна помнит больше, чем он нашел в их памяти.
Направляясь к дезкамере, Мастерица беглым взглядом из-за прозрачной стены проследила, как туанцы, одевшись в больничные комбинезоны, идут в изоляторы; на лице у Коа Наннии застыла маска отвращения.
«ВНИМАНИЕ! ВЫ НАХОДИТЕСЬ В ЗОНЕ ИНФЕКЦИОННОГО ЗАГРЯЗНЕНИЯ. ВЫХОД ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ ТАМБУР СПЕЦОБРАБОТКИ».
«ИНВЕНТАРЬ — НАПРАВО. СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА ЗАГРУЗКИ В КАМЕРУ. ВРЕМЯ ЭКСПОЗИЦИИ УСТАНАВЛИВАТЬ СТРОГО ПО ТАБЛИЦЕ».
Слово «инвентарь» ее не унижало — Мастерица, в отличие от Чары, не считала себя человеком. Она сбросила комбинезон и обувь, сложила их в камеру меньшего объема. Набрала на пульте момент начала и срок.
— Покинуть кабину! — прозвучало из динамика.
Она наклонилась, изготовившись нырнуть в проем горизонтальной загрузки. Чтобы стать чистой, смело войти в общество людей — надо пройти сквозь темный ад, где безжалостный газ истребляет в тебе все дурное и опасное. Жди, терпи, сохраняй в сердце веру — и дверь откроется, и хлынет свет, и люди встретят тебя с любовью и радостью.
Ты нужна им. Быть кому-то нужным — вот цель, ради которой стоит жить.
ГЛАВА 5
Трэк запищал — будто его прищемили! — когда Хиллари голым вышел из душа. «До чего же не вовремя раздаются эти звонки!..» — завернувшись в безразмерное полотенце и придерживая самодельную тогу, он свободной рукой подхватил телефон с тумбочки.
— Да, Хиллари Хармон слушает.
— Здравствуйте, босс. Говорит Этикет. Надеюсь, я не оторвал вас от важных дел?..
Хиллари очень захотелось выругаться, выплеснуть на беглого координатора все скопившееся с пятницы раздражение, но он сдержался. И правильно сделал — вдруг явилось какое-то ребяческое ощущение триумфа — мммяууу! Этикет не выдержал! Он так и знал! Разумеется — кто ему может помочь, кроме босса?!! Пессимизм и сомнения Сида, многозначительное молчание Чака, хитро прищуренные глаза Гаста — все это позади и так же мало значит, как топтание босиком по полу; самое важное — Этикет нашелся!..
Откуда, в самом деле, Этикету знать, что Хиллари ночует в центре «Здоровье», пьет таблетки, принимает мудреные процедуры и встает на час позже обычного?..
— Я бы хотел встретиться, — промолвил Этикет, по-своему расценив молчание босса.
— Где и когда? — Тон Хиллари был сух и требователен.
— В «Сэрф-Тауэр», у Фонтана Влюбленных, — видимо, Этикет обдумал все заранее.
— Я вылетаю. Дождись меня обязательно. ЭТО ПРИКАЗ.
Этикет ничего не сказал в ответ и прервал связь. Хиллари поспешно вытерся, наскоро просушил волосы и причесался, одновременно прихлебывая слабый кофе, оделся и выметнулся из пансионата. Электрокар бросил у взлетной площадки — пусть его отгоняют те, кому за это платят, — и бегом направился к флаеру, чувствуя, как утренняя свежесть охватывает сыроватые волосы. В машине сразу включил кондиционер на обогрев — еще не хватало простудиться! — затем, вспомнив о печальной участи Селены, связался с Сидом, а под конец поздравил Гаста с тем, что тот опять остается в проекте за шефа. Нагретый воздух уже начал заполнять салон, когда Хиллари взлетел и взял курс на Город, одновременно по справочнику уточняя маршрут к «Сэрф-Тауэр»; эта достопримечательность была указана в любом туристическом путеводителе, но Хиллари там предстояло побывать впервые в жизни. И особого восторга от этого он не испытывал.
Дело в том, что Фонтан Влюбленных был главным местом встреч и знакомств гомосексуалистов Сэнтрал-Сити.
Роскошная шестидесятиэтажная высотка «Сэрф-Тауэр» была композиционным центром квартала Гэнтли-Боук, самого компактного поселения геев Города, и заключала в себе офисы, магазины, рестораны и разные увеселительные предприятия. Сооружение высотой в 244 метра гордо довлело над кварталом плотной застройки, как утес-великан возвышаясь над окружающими домами, охватившими «Сэрф-Тауэр» по периметру, прорезанными эстакадами дорог и двумя линиями рельсовых путей, что несли людскую массу к башне. Хиллари приземлился на крышу одного из домов обрамления, где была площадка для флаеров, уплатил за стоянку и — сперва вниз на скоростном лифте, потом по просторным холлам подножия небоскреба, любуясь на таблички «ВИДЕОСЪЕМКА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С СОГЛАСИЯ СОВЕТА ОБЩИНЫ! ЗА НАРУШЕНИЕ — ШТРАФ 50 БАССОВ», далее эскалатором и вновь лифтом — очутился у фонтана.
