— Правда, — невольно вырвалось у Звона.
— Да-да, — подтвердила Коса с самым серьезным видом, — прямо так, она сама мне говорила. Но этот Фосфор… в него все влюбляются: и люди, и наши… Он потому и ведет себя так свысока, под крутого, чтобы отогнать всех, а то на танцах на него девки пачками вешались… Он ни к кому не подходил, а вот в Лильен влюбился с первого взгляда. А еще мама, она всегда с нами, она под луч встанет, лишь бы любую из нас спасти, а Фердинанд — я до сих пор тоскую и переживаю, что мы его бросили одного. Но иначе нельзя — мы начали войну, а он был против.
— Это его не спасло, — равнодушно заметила Селена, облизывая ложку.
— Вот вы все говорите — куклы, манекены, — лицо у Косички озарилось каким-то внутренним светом, — а мы ну пусть не совсем такие, как люди, но тоже мыслящие существа. У нас есть память, интеллект, мышление, а прав нет никаких. Даже у идиотов и у животных есть права — а у нас нет. И мы решили бороться, потому что у личности есть столько прав, сколько она себе обозначит. Мы начали войну, потому что не можем больше убегать, и прятаться, и страдать, когда убивают наших близких или делают их рабами, выжигая им мозг, как это сделал Хармон с Чайкой. Хватит! Мы будем драться за себя, за свои права, за место под солнцем. Победа, может быть, дастся нам тяжелой ценой, но мы будем знать, что наши жизни не напрасно прожиты. Свои права надо отстаивать в борьбе!
— Вот как! — тут же подпрыгнула Селена и, сев на корточки, собралась в тугой комочек. — Спасибо за подсказку, милая!..
Звон сразу переместился подальше от рук и ног беспокойной пленницы.
— Фосфор! Фосфор!! — закричала во всю мочь Селена. — Фосфор! Где ты?! Иди сюда!! Я знаю, ты здесь!
— Ну зачем он тебе нужен? — увещевал ее издали настороженный Звон, который не по своей воле пришел в эту комнату и полсуток не мог выйти. — Сидит, никого не трогает — и пусть себе сидит. Не надо его звать. Он же бешеный!
— Фосфоооор! Иди сюда, иначе я голову об стену расшибу!!
— Кричи громче, — ехидно посоветовала Коса, — он медитирует, с покойным туанцем общается.
Вновь стены задрожали, затряслись, из щелей в потолке стал вытряхиваться мелкий мусор, и все звуки утонули в громовом дребезжании очередного поезда надземки…
Фосфор молился. Обнаженный по пояс, босиком на неровном выщербленном полу, полузакрыв глаза, он полностью воссоздавал в памяти движения Пророка Энрика и с совершенной точностью и легкостью воспроизводил их в сложном рисунке медитативного танца. Руки обнимали весь мир, как шар, ноги двигались и скользили, как лапы подкрадывающегося хищника, позвоночник свивался спиралью, центр тяжести тела смещался по сложнейшей кривой, всегда оставаясь опорой и срединной точкой любой фигуры танца. На экран внутреннего обзора Фосфор проецировал танец Пророка, музыку и звучание его голоса, в точности, в совершенстве подражая ему, сливаясь с ним. Фосфор был в трансе, и, если бы кто-нибудь его окликнул, он бы начал говорить голосом Энрика:
Сотнями рук
Мы говорим: «Да!»
Здравствуй, наш Друг
Новая заря.
Истины свет
Разгонит ночи мрак.
Мы говорим: «Да!»
И да будет так![Б]
Фосфор был абсолютно убежден, что Пророк Энрик — киборг, и верил в это с неистовством фанатика. По мнению Фосфора, никто из людей не мог вынести эти многочасовые танцы-молитвы, ни имитировать в точности движения Энрика — Пророк был неутомим и вынослив, как машина, а энергия и размах па его танца достигали крайних точек, на которые способны суставы, и даже более. А пятьдесят семь раз кувыркнуться через голову, каждый раз приземляясь в контур ступней, обведенный белой чертой, мог, как считал Фосфор, только киборг. Во всяком случае, из всех «верных» «Ночного Мира» повторить в точности обязательный набор медитативных танцев мог один Фосфор. Его уже выдвинули на состязание храмов во славу Друга, но тут в его жизнь вошла, ворвалась как соблазн, как медовое искушение хозяйка ночи и страсти Лильентэ, жена орского бога войны и смерти Кера, чьи лучи-ножи губят все живое. И Фосфор понимал, что Кер отомстит, и призывал Друга, который проходит через смерть, как сквозь ночь, Друга, которому нечего бояться, который может остановить Кера, уже идущего навстречу с клинком багряного цвета…
— ФОСФОР, — вмешалась с радара Коса, — ТАНЦЕВАТЬ ПОСЛЕ БУДЕШЬ. ТЕБЯ ЭТА ДЕВКА ЗОВЕТ, СКОРО ОХРИПНЕТ.
Фосфор замер, потом с досадой выпрямился («Никто нас не понимает… „танцевать“!.. Это миг слияния с богом!»), набросил на плечи рубашку и отправился в «изолятор».
— Ну, что вам? — Фосфор, в расстегнутой рубашке на голое тело, в неизменных черных кожаных брюках, утвердился в двери, оттеснив Косу.
— Мне ничего не надо. Я всем доволен, — сразу же отозвался Звон с блаженным видом, который никак не вязался с его измученным бессонницей лицом.
«Должно быть, у Звона по выживанию, — подумала Селена, — было 150 баллов из 100 возможных…», а вслух сказала, уверенно пристукивая в такт словам сжатым кулачком по матрасу, отчего поднялось и полетело в разные стороны облачко пыли:
— Я требую! (удар) Я настаиваю! (удар) Если не прекратится эта пытка! (удар) Я…
— Не пыли, — оборвал ее Фосфор, — говори по существу.
— Я не сплю уже трое суток! Это пытка. У меня сердце заходится, а в голове — как наковальня бухает.
— Немного пульс частит — это не страшно, — отметил Фосфор и повернулся было уходить.
— Не страшно?!! — взвилась Селена. — А если у меня галлюцинации начнутся, ты сможешь их своим радаром просканировать?! Черта с два! Я тут с ума сойду. Я боюсь! Я утром видела, как кто-то черный с горящими глазами в окно заглядывал. Мне страшно. Мне кажется, что дом сейчас рухнет, а я за ногу привязана, на меня плита упадет и в лепешку раздавит. Ребра сломаны, внутри все — в кровавую кашу, череп лопнет, и глаза выкатятся и запрыгают по лестнице, — Селена пересказала свой недавний кошмар и залилась неподдельным ревом.
Фосфор застыл в дверях.
— Она точно свихнулась, — как знаток, подтвердил Звон, — когда мы ее поймали, у нее крыша уже была в пути. Ну ты глянь, мыслимое ли дело, чтобы сетевой оператор такое со своими волосами вытворял, и раскраска у нее — бррррр, в темноте светится. Такого даже в фирмах не допускают, не то что в военном проекте.
— Я в клинику, — поймав подходящую струю, рыдала Селена, — я к психиатру ехала… А вы…
Фосфор подошел поближе, уселся на матрас, погладил Селену по волосам, по плечам, достал из заднего кармана брюк расческу и, легонько касаясь, с кончиков начал распрямлять Селене волосы, тихо ее уговаривая:
— Ну, ты не плачь. Успокойся. Сейчас мы тебя причешем, ты станешь симпатичной девчонкой. А то глаза распухнут. Сейчас ты мне скажешь, что тебе надо.
Укушенная рука выше запястья у него была перетянута напульсником, больше похожим на туанское зарукавье.
