Стены шевелились, словно живые: монстры на древних фресках раскрывали пасти и скрипели зубами в бессильной злобе, горгульи сверкали глазами и хлопали перепончатыми крыльями, а с рук монахов в красных одеждах одна за другой срывались многочисленные молнии, испепеляя чудовищ.
Вдруг на мгновение стало тихо.
– Путь слишком узок, – сказал Хедин. Его лицо было серым, а голос дрожал от усталости. – Узок и нестабилен. Моих сил не хватает на большее. Вам придется идти по очереди.
Эдвин кивнул.
Монах вздохнул полной грудью и высоко поднял руки. В то же мгновение из невидимых в темноте отверстий в колодец хлынула вода. Горгульи вновь зашевелились, издавая дикий визг. Шум стал невыносимым.
– После следующего огня! – крикнул Хедин. – Сначала Эдвин…
Эдвин крепко обнял Гвендилену.
Что-то привлекло его внимание. Эдвин посмотрел наверх и замер. Там, под самой крышей, едва различимые во всполохах пламени, прилепившись к стене подобно уродливым насекомым, сидели два гуля.
– Готовьтесь! – крикнул монах.
– Мастер! Мастер! – Эдвин отчаянно указывал наверх.
Хедин быстро посмотрел и на мгновение прикрыл глаза.
«Не волнуйся за меня», – Эдвин скорее не услышал, а прочитал эти слова по его губам.
Новый столб огня опалил лицо монаха.
– Сейчас! – прохрипел он.
Эдвин прыгнул.
* * *
Эдвин очнулся в странном месте. Мускулы ныли от напряжения.
Темнота. Хотя нет – крошечное пятнышко блеклого света, источник которого был непонятен, лежало на круглой каменной площадке, висевшей в пустоте. Площадка имела не более пяти шагов в диаметре.
Эдвин подполз к краю, до боли в глазах всматриваясь в пространство.
– Эй, – крикнул он. Пустота ответила ничем, словно его голос утонул в вязкой черноте.
Эдвин насколько возможно свесился вниз, ощупывая рукой плиту. Камень, холодный ровно обтесанный камень, как будто Эдвин лежал на верхушке высокого столба, основание которого терялось в невероятной глубине. Неужели у Хедина не получилось? Неужели Путь закрылся раньше, чем он смог добраться до места назначения?
О, боги.
Покопавшись в карманах, Эдвин вытащил медную монету – единственную, что осталась у него после Ардланна. Размахнулся – и сильно бросил, вслушиваясь. Тишина. Монета пропала.
Эдвин пополз по кругу. Выдохнул с облегчением: вот он, выход. От противоположной стороны площадки в темноту вел мост. Каменный, в локоть шириной.
Эдвин поднялся, подрыгал руками и ногами, чтобы разогнать кровь. Вроде бы все в порядке, если не считать того, что тело болело, как после изрядных колотушек. Очень осторожно, старательно удерживая равновесие, он ступил на мост. Это ерунда, думал он, проще простого. Еще в детстве в Талейне они с мальчишками забавлялись, бегая на другой берег речки по стволу упавшей осины. Дерево было вечно мокрым, а требовалось как можно быстрее, ни разу не упав, добраться до конца. У Эдвина это получалось очень хорошо.
Он вздрогнул, едва не оступившись. А как же Гвендилена? Пройдет ли здесь она? И где она вообще? Ведь она должна была прыгнуть в колодец сразу после него. Эдвин обернулся. Пятнышко света по-прежнему висело шагах в тридцати позади, освещая пустую площадку.
Юноша постоял, раздумывая. Если Гвендилена окажется здесь, он сможет крикнуть, предупредить, чтобы она подождала. А пока нужно разведать, что находится на той стороне.
Сделав несколько шагов, он вновь остановился. Снова круглая площадка, меньше предыдущей, от которой отходили четыре других совершенно одинаковых с виду моста.
«Без разницы», – решил Эдвин. Еще раз обернувшись, он ступил на левый.
Раз, два, три, четыре, пять, шаг за шагом, осторожно. Прошла, казалось, целая вечность, когда он уперся рукой во что-то твердое и холодное. Стена. А чуть ниже – дверца. Вздохнув с облегчением, он толкнул створку, и остановился, ослепленный. За дверью было лето.
По небу бежали кудрявые облачка, лес шумел изумрудно-зеленой листвой, а с высокой скалы тоненькими струйками падал водопад, разлетаясь брызгами, сверкавшими в солнечных лучах всеми цветами радуги. Заросли жимолости, караганы и шиповника покрывали склоны, а на берегу озера к живительной влаге клонили свои раскидистые ветви ивы-великаны. Воздух наполняли ароматы ягод и осиное гуденье.
Эдвин даже не сразу узнал это место, а узнав, вздрогнул. Водопад на вершине горы Сидмон.
Возле озера на камнях сидели двое.
* * *
– Ну, как? Возьмешь меня с собой? – спросила девушка.
Юноша, казалось, сомневался.
– Я… я подумаю, – сказал он.
Весело расхохотавшись и подобрав юбку, она умчалась, помахав ему рукой на прощанье.
Облака вдруг куда-то заторопились, солнце стремительно зашло за горные пики, потом вышло опять. Смена дней и ночей замелькала перед глазами Эдвина безумным калейдоскопом.
Затем снова показался он. Он не взял ее. Конечно, ведь надо было разыскивать свою семью. Он идет по лесной дороге, весело насвистывая под нос, и чуть вдалеке, в утренней дымке, уже видны распахнутые ворота замка Крид. Ему навстречу, заливаясь смехом, бежит маленькая сестричка Айб, а на мосту, опираясь на палку и улыбаясь, стоит отец.
Снова облака, и снова смена дней и ночей. Он стал солдатом на службе у его высочества Эдана Беркли. Запах лошадей, сверкающее оружие, грубоватые шутки товарищей, и среди всего этого – чьи-то шаловливые голубые глаза. Сплетенные в объятьях тела, небольшой домик, прилепившийся к крепостной стене. Рядом – крохотный огород с капустой и петрушкой. Та же девушка с голубыми глазами встречает его в дверях, поддерживая большой живот. На столе хлеб, щедрый кусок оленины и глиняная крынка с молоком.
А потом – праздник. Двор Крида моют, чистят, все стены увешаны шпалерами, тысяча факелов горит в холле замка, столы ломятся от угощений, а щеки дударей красны от усталости. Ее светлость Этирне, дочь северного графа, выходит замуж за младшего из сыновей герцога Эдана. Ее глаза, соперничая со сверкающими в золотой диадеме камнями, смотрят холодно.
Вроде бы он уже где-то видел новую госпожу с изумрудно-зелеными глазами и волосами цвета темной меди, но, рассуждая здраво, это вряд ли.
Он возвращается к своим друзьям – все пьяны и веселы. Еще бы: его высочество Эдан Беркли, да продлят боги его дни, распорядился выдать каждому солдату по целому золотому керну.
Только отчего-то накатила нетрезвая грусть. Он не хочет больше пить, он лучше пойдет домой, тем более праздник уже подходит к концу. Дома его ждет жена. Повитухи уверяют, что будет мальчик. Он назовет его в честь отца – Гуайре.
Одна досада: наверное, он не сможет присутствовать на дне рождения сына. Говорят, между наследниками покойного короля вспыхнула война, а это значит, что не сегодня-завтра надо будет собираться в поход.
