– Куда ему… думает, как кочерыжку свою достанет, все девки в округе мокнуть начинают…
– Заткнитесь, вы! – рявкнул Инбер, вызвав еще больший хохот.
Модрон, еле заметно улыбаясь, поднял руку.
– Все, хватит. Собираемся и уходим. Арн, подойди.
Солдаты, посмеиваясь, принялись разбредаться. К Модрону подошел один из них, уже в летах и с длинными седыми усами, свешивавшимися по обе стороны рта. Усы были заплетены в косички, в которых забавно позванивали крохотные колокольчики, череп гладко выбрит, а прямо из затылка наподобие конского хвоста торчал длинный пук волос.
– Арн, возьми ее да на речку своди. Пусть помоется хорошенько, а то загадили всю девку.
– Может, помоложе кого, – проворчал Арн, коротко глянув на Гведилену, – удерет еще. Вон какая резвая.
– Чушь, – пожал плечами Модрон, – веревку на шею привяжи. Да, и потом найди ей поесть что-нибудь, и тряпку какую – прикрыться.
Арн кивнул и подошел к Гвендилене, дав солдатам знак отпустить ее. Сам крепко взял за руку и помог подняться. Девушка хрипло дышала, вздрагивая всем телом, слезы ручьями текли по щекам.
– Успокойся, кроха, – тихо сказал Арн, – все уже. Никто тебя не тронет.
В то же мгновение откуда-то сбоку к ним подскочил Инбер, с ненавистью заглянув Гвендилене в лицо.
– Шлюха, – прошипел он, – я с тобой еще поквитаюсь…
Она отшатнулась. С быстротой молнии – Гвен даже не поняла, как – Арн выхватил кинжал, уткнув тонкое лезвие в горло Инберу.
– Ты не слышал? Сказано же было – отвали.
Инбер оскалился, показав гнилые зубы.
– Ладно, – прохрипел он, – потом поболтаем.
Арн безразлично кивнул. Инбер, вытерев выступившую на шее капельку крови, вразвалку пошел прочь.
Глава 6
Темный лес
Прямо над головой, выбиваясь из-под длинных сучковатых хворостин, из крыши торчали пучки соломы, черноватой и, судя по кислому запаху, слегка подгнившей. Эдвин повернул голову и тут же закашлялся, ощутив в груди ноющую боль.
Хижина была кривая, с плетеными стенами, кое-как замазанными глиной, и очагом, над которым висел котелок. Очаг был устроен на полу прямо в середине комнаты – обложенный камнями и жутко чадящий, он отбрасывал на стены красноватые отблески.
– Очнулся, милок…
Что-то темное, чего Эдвин поначалу и не заметил, повернулось в его сторону, обратившись в старуху с крючковатым носом и распущенными седыми волосами. Прямо как ведьма из детских сказок, промелькнуло у него в голове.
– Гве… – Голос его не слушался. Вместо «Гвен» из горла вырвался какой-то глухой хрип. Эдвин опять зашелся в кашле.
Старуха понимающе кивнула и поворотилась к дощатому столу, заставленному кувшинами и бутылями всех размеров.
– Пей. – Она поднесла к его губам глиняную плошку.
Эдвин сделал пару глотков и попробовал приподняться на руках. Не получилось. Руки и ноги он чувствовал, но от слабости кружилась голова. Струйка горьковатой на вкус воды стекла по его подбородку.
– Гвендилена… – просипел он.
Бабка внимательно на него посмотрела.
– Никак, подружку потерял?
– Гвендилена… девушка. Не видели?
Старуха пожала плечами и, повернувшись к очагу, помешала в котелке.
– Нет. Один ты был. К берегу тебя прибило. И аккурат в том месте, где я сидела. – Она взглянула на него через плечо. – Радуйся, парень. Еще б чуть-чуть – и свиделся бы с Матолухом. Я уж как видела, что он к тебе свои лапы когтистые тянет, да чешуей посверкивает.
– Что со мной?
Старуха пошарила на столе.
– Вот. – Она потрясла зажатой в кулаке арбалетной стрелой. – Она, красавица. Хорошо, что в ключицу. Чуть бы ниже – и все.
Эдвин вновь сделал слабую попытку подняться. Перед глазами мутилось.
– Я должен…
– Ничего ты не должен. – Бабка хмыкнула, продолжая помешивать в котелке. – Спи давай. Зелье я тебе дала, скоро будешь, как новый. Уж и то хорошо, что очнулся. Поешь, отдохнешь, а там…
Ее голос затихал в голове Эдвина, звуки наползали друг на друга, булькая и обращаясь в невнятный шепот. Журчание воды, усиливаясь до дикого грохота, закладывало уши, он раз за разом втыкал нож в спину Эльфина, а тот, не обращая на это никакого внимания, сидел на ступеньке лестницы, ведущей в верхний двор, и что-то мягко и терпеливо втолковывал Эдвину. Гвендилена лежала, закинув руки за голову, и смотрела на него из-под полуопущенных ресниц, а губы ее приоткрывались в ожидании поцелуя.
– Милок… милок, – шептала она, а когда он наклонялся к ней, ее нос становился крючковатым, а разметавшиеся волосы обращались в седые космы. – Просыпайся. Время… – старческим голосом прошамкала Гвендилена. Эдвин вздрогнул: заглядывая в глаза, над ним нависало лицо бабки. – Вот и славно, – сказала она, – подымайся. Нельзя крушинок упускать.
В хижине царил полумрак. Если утро, то почему темно?
Похоже, он сказал это вслух. Старуха усмехнулась.
– Не ночь нынче. Вечер. Ты ночь проспал, и день до кучи. Но сейчас уж нет больше времени спать. Поторапливаться надо. Вставай.
Юноша кивнул и сделал слабую попытку подняться. Охнул от боли и повалился на спину. Грудь болела так, как будто в лесу на него упало дерево.
Старуха недовольно фыркнула и, пошарив у пояса, что-то протянула Эдвину, ткнув пальцами прямо ему в рот.
– Вот. Прожуй и проглоти. Ты должен встать. Иначе на всю жизнь калекой останешься. Будешь ходить согбенный, да кровью харкать, пока Вил тебя не заберет.
Эдвин послушно принялся жевать. Это походило на листья какого-то растения, сладковатые и горькие одновременно. Боль отступила почти сразу же, а в теле появилась невероятная легкость. Эдвин вздохнул полной грудью, лишь на мгновение ощутив слабый укол где-то внутри.
– Чудесно, спасибо вам, – сказал он, с удивлением услышав странный набор звуков, что вырвались изо рта. Язык шевелился с трудом, спотыкаясь о зубы.
Эдвин легко поднялся и тут же упал, уткнувшись носом в утоптанный земляной пол. Боли не чувствовалось, но руки и ноги вели себя так, как в то памятное ему утро после Аонгусовой ночи, когда он первый раз напился медовухи. Напиток был тягучий, тело – легким, как пушинка, а язык не слушался, болтал что-то сам по себе.
Голова кружилась, перед глазами плясали тени, хохоча и шепча ему в уши всякую чушь. Бабка что-то говорила: во всяком случае, Эдвин видел, как губы ее шевелились, но ничего не понимал, и только с изумлением наблюдал за тем, как она то приближалась, то стремительно удалялась, размахивая руками, а полы ее дырявого плаща и длинные седые волосы плавали в воздухе подобно клочкам тумана.
