— Как же он хотел забрать свой поступок обратно! — вымолвила Арелла.
Рун тоже разделял эти чувства, представляя лицо Элисабеты в свете солнца.
Томми обернулся к сивилле, прищурив один глаз.
— Откуда вам известно, что Иисус делал, что он думал?
— Я могла бы сказать, что я стара и мудра или что я прорицательница. Но мне эти вещи известны потому, что ребенок поведал их мне. Он прибежал очертя голову из пустыни, покрытый песком и копотью, и это Его рассказ.
Эрин обратила широко распахнутые глаза на женщину.
— Значит, вы не просто проводили Святое семейство в Сиву. Вы остались здесь и приглядывали за ними.
Арелла склонила голову.
Христиан перекрестился. Даже рука Руна невольно потянулась к кресту на шее. Эта женщина знала Христа, делила с Ним первые триумфы и огорчения. В ней столько святости, что Руну и не снилось.
Арелла взмахом руки обвела кратер.
— Тогда Иисус стоял там, где мы стоим ныне.
Корца представил колодец и озерцо, должно быть, находившееся здесь тогда. Представил птицу и отрока на его берегах. Но что случилось после этого?
Арелла двинулась вдоль кольца панелей. Следующая изображала отрока, воздевшего руки горе. От ладоней вверх били лучи, запечатленные в стекле. А среди этих лучей в высоте летел голубь с распростертыми крыльями.
— Он исцелил его, — заключила Эрин.
— Нет, — возразила Арелла. — Он вернул его к жизни.
— Его первое чудо, — выдохнул Рун.
— Да, — в голосе сивиллы не было ни намека на воодушевление. — Но свет от этого чуда привлек темный взор другого, того, кто искал Его с момента, когда ангел явился к Марии с радостной вестью.
— Царя Ирода? — предположил Джордан.
— Нет, куда большего врага. Ирод рядом с ним — дитя.
— Значит, не человека, как я понимаю? — догадалась Эрин.
Арелла отвела их к следующему образу, где отрок лицезрел дымовую фигуру с глазами из пламени.
— Это действительно не человек, а скорее неумолимый враг, напавший на мальчика из засады — не из ненависти к ребенку Христу, а потому, что всегда стремился погубить творение Его отца.
— Вы говорите о Люцифере, — произнесла Эрин голосом, приглушенным от ужаса.
Рун воззрился на стекло, где темный ангел бросал вызов младенцу Христу — как сатана сделал еще раз, искушая Христа в пустыне, когда Спаситель был еще человеком.
— Лукавый явился сюда готовым к битве, — растолковала Арелла. — Но кто-то встал на защиту мальчика.
Она ступила вдоль кольца панелей к следующей, показавшей отрока, теперь окутанного крыльями ангела — в точности, как сивилла укутала Томми этим самым утром.
— Другой ангел явился помочь ему, — Эрин обернулась к Арелле. — Вы?
— Могло быть и так, но не я, — голос ее упал до шепота.
Рун понял сожаление, прозвучавшее в ее голосе. Какой привилегией была бы возможность спасти Христа!
— Тогда кто же? — не уступала Эрин.
Арелла кивнула на образ. Он еще был частично закрыт нанесенным песком. Рун помог Эрин убрать его, опаляя ладони святостью.
Грейнджер подобрала последние песчинки, заметив, что отрока оберегают не только крылья, но и меч в деснице ангела.
Эрин подняла глаза на Ареллу.
— Архангел Михаил. Ангел, сразившийся с Люцифером во время Войны Небесной. Единственный, кому удалось ранить Люцифера, ударив его в бок мечом.
Арелла набрала в грудь побольше воздуха.
— Михаил всегда был первым и лучшим мечником небесным, так было и на сей раз. Он сошел на землю и защитил мальчика от своего прежнего супостата.
— И что случилось? — полюбопытствовал Джордан.
Арелла склонила голову, словно не желая говорить. Рун слушал шепот ветра в песках, биение людских сердец. Звуки вечные, как сама сивилла.
И когда окончательно уверился, что она больше не проронит ни слова, сам ступил к следующей согретой солнцем панели. Та изображала взрыв, исходящий от отрока, линии, разбегающиеся от его худой фигурки, снесшие с образа все остальное.
Подняв голову, Рун окинул кратер взглядом. Попытался вообразить взрыв настолько неистовый, что тот расплавил песок, обратив его в стекло. Кто мог пережить подобное? Представил ангельские крылья, ограждающие смертного отрока от ударной волны.
А что же с заступником Христа?
Рун обернулся к Арелле.
— Как мог Михаил выдержать подобный чудотворный взрыв от дитяти?
— Он и не мог. — Она негромко вздохнула, поворачиваясь спиной к кольцу образов. — Михаила разорвало на части.
Разорвало на части?
— От него остался лишь меч, брошенный в кратере.
Рун дошел до последнего образа, показывающего лишь выщербленный меч, вонзившийся острием вниз в центре кратера. Снова мысленно перебрал нить повествования, пытаясь охватить его умом все сразу.
Милосердный акт Христа, вернувший жизнь простому голубю, довел до погибели самого архангела. Как же было отроку простить себя? Терзало ли это его всю жизнь?
Рун обнаружил, что стоит на коленях перед последним образом, закрыв лицо. Он погубил Элисабету, всего лишь женщину, и это продолжает преследовать его спустя столетия. Он повинен в уничтожении и ее жизни, и жизней всех затронутых ее кровавым следом. И все же в данный момент ладони скрывали не его горе или стыд, а облегчение от осознания малой толики утешения, принесенного этим рассказом.
Благодарю тебя, Господи.
Простое знание того, что даже сам Христос не был чужд ошибок, облегчило бремя Руна. Это сознание не очистило Руна от грехов, но нести их стало легче.
— А что стало с мечом Михаила? — нарушила молчание Эрин.
— Мальчик после пришел ко мне, неся в руках осколок этого меча.
Арелла коснулась груди.
— Осколок, который вы носили, — сказала Эрин. — Тот, которым ранили Томми.
Сивилла виновато поглядела на отрока.
— Да.
Кусок того ангельского меча.
— А где остальное? — поинтересовался Джордан, военный до мозга костей.
— Мальчик сказал мне, что согрешил, убив голубя… и согрешил вторично, вернув его обратно, — безмятежный голос Ареллы дрогнул, словно воспоминание тревожило ее. — Что он был не готов к такой ответственности чудотворца.
— Значит, вы говорите, что первое чудо Христа было грехом? — уточнил Джордан.
— Это Он так думал. Впрочем, во многих отношениях Христос был просто напуганным ребенком, преследуемым чувством вины. Что есть истина, судить не мне.
