Элисабета держалась у края колодца, не мешая и не помогая, а просто прикрывая отход Томми неизвестно куда.
Эрин выстрелила из-за плеча Джордана, попав льву аккурат в глаз, заставив кубарем покатиться под ноги Агмундру, где взмах его огромного клинка перерубил твари глотку.
Джордану стало жалко окаянное создание. Оно не напрашивалось на обращение в то, чем стало. Но жалостью милосердия не купишь.
Он продолжил стрельбу.
Агмундр предстал перед вторым львом, приплясывая перед ним. Оба противника высматривали слабые места, но затем в викинга врезался массивный шакал, набросившись исподтишка и вонзив мощные челюсти ему в бедро.
Джордан выстрелил бестии в плечо, но та даже не вздрогнула.
Зарычав, Агмундр упал на песок и перекатился на спину. Шакал разжал зубы, выпустив его толстую ногу и ринувшись к горлу. Джордан выстрелил зверю в морду — но услышал лишь сухой щелчок. Патроны кончились.
Будь оно неладно…
Он бросился вперед, занося автомат, чтобы воспользоваться им как дубинкой. Но прежде чем успел опустить его, разинутая пасть поднырнула под меч Агмундра. Желтые зубы впились викингу в горло.
Агмундр дрыгнулся от нападения — и тут же обмяк, как только шакал вскинул голову, вырвав у викинга все горло.
Холодная кровь брызнула Джордану на руку.
Он отпрянул.
Шакал повернулся к нему, роняя из пасти кровь и слюни, сбегающие по серой шерсти на золотистый песок. Его массивные ляжки напружинились, а затем он прыгнул прямо на Джордана.
И весь мир Стоуна обратился в желтые клыки и ужасающий вой.
16 часов 36 минут
Рун ринулся на защиту Джордана. Уголком глаза он видел, как Агмундр упал, а солдат прыгнул на помощь, но напоролся на ту же пасть, которая отняла жизнь у могучего викинга.
Рун всем телом врезался в бок громадного шакала. Челюсти бестии с лязгом захлопнулись менее чем в дюйме от лица Джордана. Проскользив по песку, зверь развернулся к новому противнику, скребя когтями по песку и царапая лежащее под ним стекло.
Рун держал окровавленный карамбит перед собой, беззвучно молясь, чтобы Бог дал ему сил заступиться за остальных. Сам воздух был напоен кровью, потому что Христиан, Бернард и Вингу продолжали свою пляску среди темной орды. Багровый туман взывал к его собственной крови, искушая щедро испить из этого источника.
Рун задержал дыхание, чтобы ничего не чуять.
Шакал напротив впился в него злобным взглядом красных глаз. Серая шкура на загривке ощетинилась. Он с рычанием оскалил желтые зубы в могучих челюстях.
И прыгнул. Рун не тронулся с места, крепко упираясь ногами в песок, выбросил руку вперед, вонзая карамбит между острыми зубами глубоко в пасть зверя. Изо всех сил, какие нашлись, вогнал клинок сквозь нёбо в мозг твари — и выдернул руку.
Бестия рухнула, черная кровь пеной хлынула из пасти, замарав собой песок, и заскребла передними лапами по морде, скуля от боли.
Жалость всколыхнулась в груди Руна при виде твари Божьей, обращенной в это уродливое чудовище. Наконец, алый блеск незрячих глаз потускнел, сменившись бурым, — бестия освободилась от проклятия.
Возрадоваться ее освобождению Рун не успел.
Чудовищная сила обрушилась на него сзади, повергнув на песок, лицом прямо в темную шакалью кровь. Клыки полоснули по спине, раздирая доспехи и кожу, длинный коготь зацепился за ребро.
Рун завопил — одновременно со львом, торжествующе взревевшим над его телом.
Глава 52
20 декабря, 16 часов 37 минут
по центральноевропейскому времени
Сива, Египет
Томми в панике забарахтался в затопленной пещере, обеими руками зажимая рот. Не в силах удержаться, конвульсивно набрал полные легкие воды, запылавшей в груди пожаром. Руки и ноги его молотили во все стороны, ударяясь о стены пещеры, пока тело пыталось исторгнуть это пламя, кашляя и давясь подкатывающим под горло желудком. Но заменить ее было нечем, кроме другой воды.
Он бился, пока не утратил волю к борьбе, повиснув недвижно.
Захлебнувшись.
Но оставшись мальчиком, не способным умереть.
Его легкие разрывались, но он больше не тужился вытолкнуть воду из них. Снова открыл глаза и огляделся, желая расплакаться.
Зная, что не умрет, он принялся обыскивать пещеру.
Должно быть, сюда женщина притащила его не без причины.
Томми вспомнил, как она указывала ему на пещеру.
Почему?
Источник света в пещере возносился из стеклянного наплыва в центре наподобие миниатюрного вулкана — настолько яркий, что Томми пришлось заслонить глаза ладонью. И все-таки он заметил в центре что-то серебристое.
Мальчик склонился глубже в это сияние, теперь разглядев фут-другой серебряной полоски, торчащей из массива стекла, увенчанной более широким эфесом с гардой. И заметил, что в рукояти сделаны выемки для пальцев, чтобы удобней было держать.
Его правая рука потянулась, чтобы взяться за нее, — и тут Томми вспомнил историю, рассказанную наверху, о мече архангела Михаила. Приглядевшись поближе, он даже заметил длинную выщербину с одной стороны, откуда отлетел тот осколок.
Другая рука потянулась к шее при воспоминании о боли.
Томми потрогал пальцем круглое навершие на конце рукоятки. Едва его кожа коснулась металла, как его прошила какая-то сила, будто он задел оголенный электропровод, — вот только при этом почувствовал себя сильнее. Казалось, ударом кулака он может сокрушать горы.
Томми оглядел клинок. Большую его часть будто вплавили в песчаное стекло.
Как Эскалибур короля Артура.
Томми знал, чего от него ждут. Этот меч принадлежал ангелу, так что освободить его должен Первый Ангел, вернуть его на солнце, чтобы использовать против нависшей тьмы.
Но отдернул руку.
Томми не хотелось даже прикасаться к мечу.
Какое ему дело до мира наверху? Его похитили, пытали, похитили снова — чтобы в конце концов возложить на жертвенный алтарь.
Внезапно он осознал, что меч может покончить с этими страданиями.
Он может освободить меня.
Клинок может нанести рану куда большую, чем укол в шею. Можно поднести к лезвию оба запястья и быстро провести ими сверху вниз, сделав глубокий порез.
Он сможет умереть.
Я смогу снова увидеть маму и папу.
Перед его мысленным взором встало лицо матери, вспомнилось, как она убирала свои вьющиеся короткие волосы за уши, как ее карие глаза буквально излучали тревогу, стоило ему пораниться. Этот взгляд он часто видел, борясь с раком. А еще припомнил, как она пела ему в больнице колыбельные, хоть он и был слишком большим для них, как она старалась рассмешить его, хотя мальчик понимал, что ей хочется плакать.
